Читать книгу "Любовь в ритме танго - Альмудена Грандес"

— Кто? — вскрикнула я, потрясенная его последними словами.

— А! — ответил Томас, погрозив пальцем и не одобряя того, что я его перебила. Этот жест выглядел у него просто смешно. — Не я, конечно.

— Педро, я уверена, — предположила я. — Он должен получить по заслугам.

— Я не скажу тебе ни да, ни нет, — ответил мне он, смеясь — но это совсем не важно, не думай. Папа проводил жизнь, мечась между женщинами, но в конце концов остался тем же мальчишкой.

— А тебя он не хотел наставить на путь истинный?

Томас помотал головой из стороны в сторону.

— Нет, потому что я его об этом не просил. Кроме того, мне было двадцать семь лет, я был очень взрослым и никогда не был дураком. Я могу утверждать, что он узнал об этом очень давно, раньше, чем я ему рассказал, но он никогда ничего не говорил, ни в сердцах, ни специально.

Мы всегда вели себя так, словно ничего не случилось, но когда мне исполнилось двадцать пять, он сказал мне: «Сын мой, я не оставлю тебя в покое, пока не увижу, что ты устроился», и он выполнил свое слово… Мама ничего не подозревала. Наверное, она думала, что у меня много проблем, но не понимала, каких именно, потому что я никогда не гулял с девочками; в двадцать пять лет я был очень религиозным, стараясь обмануть остальных, а потому она решила найти мне невесту. Ты не представляешь себе той суеты, которая началась вокруг меня с ее помощью. С вечера до утра дом ломился от девушек — подруг моих сестер, кузин, невест моих братьев, дочерей подруг моей матери, блондинок и брюнеток, высоких и маленьких, тощих и пугливых — целый каталог, на все вкусы, некоторые очень красивые, а другие просто симпатичные. Две из них мне действительно понравились, и мы стали друзьями, вместе гуляли, ходили в кино, ужинали. Но прежде чем они стали питать иллюзии, я рассказал им обеим правду. Одна сильно расстроилась, сказала, что не хочет больше меня видеть, и я никогда ее больше не видел, а другая, Мария Луиза, которая дважды потом была замужем и у которой куча детей и внуков, осталась моей подругой, и, заметь, я ей благодарен. Представляю, как моя мать перевернулась бы в гробу, если бы узнала обо всем. К Марии Луизе я за столько лет привязался (почти сорок лет!), правда, не знаю почему. С другой женщиной подобные отношения были бы невозможны, потому что в один прекрасный день ей бы захотелось большего, чем просто дружба. А с Марией Луизой мы встречались два или три года, ни разу не притронувшись друг к другу. Каждый день одно и то же. Мы были странной парой…

— Послушай, ведь вы могли бы пожениться.

— Конечно. Она видела, что мне плохо, что я напуган, и сказала, что готова сделать это, но при условии потом строить свою жизнь отдельно от моей, хотя в то же время мы жили бы официально в одном доме. Об этом я решил поговорить со своим отцом, потому что не мог этого просто так сделать. Я тянул с этим разговором несколько недель, приготовил речь, прежде чем выйти из своей комнаты, но потом в кабинете я подошел к его столу, сел и тупо уставился в листок. Он молча наблюдал за мной, словно помогал заговорить, думаю, я был похож на школьника или на животное. «Я никогда не вмешивался в твою жизнь, отец, — начал я, — я не знаю того, что ты даешь Теофиле, мне это неинтересно… Ты должен понять меня, я знаю, что страшно тебя разочарую, потому что для такого человека, как ты, ужасно иметь такого первенца, как я, но я не могу ничего поделать, отец. Я не виноват, мне нравятся мужчины…» Отец закрыл глаза, откинул голову назад и не проронил ни слова. Этот ответ произвел на меня такое сильное впечатление, что я сказал, что женюсь, если он попросит. «Нет, — наконец ответил отец, все еще не открывая глаз, — не говори так, для тебя и для твоей жены это будет мукой». Я поблагодарил его, он поднялся, стал ходить по комнате, а потом подошел ко мне, положил руку на плечо, сжал его и попросил меня оставить его одного. «Мне нужно подумать, — сказал отец, — но ты не волнуйся, ничего не говори своей матери, я сам скажу, так будет лучше».

— И она? Что она сказала?

— Ничего. Абсолютно ничего, это было так, словно неожиданно она и мой отец обменялись письмами. С тех пор мы с ней никогда не говорили ни о чем жизненно важном. Вот этого я не ожидал, клянусь тебе, потому что я всегда был уверен, что она приняла эту новость лучше, чем он, что ему было больнее. Потом я понял, что моя мать не простила этого ни отцу, ни мне.

— Потому что она была святая.

— Да, думаю, да, именно поэтому. Я помню еще, и думаю, что она никогда не забыла этого мне, я помню ее победный взгляд, который она бросила на меня. Еще я помню, как больно было мне выдержать этот взгляд, а потом выдержать другой удар, направленный против него: «Твоя дочь вышла замуж беременной».

— Это про моего отца.

— Да. Если хочешь, он самая большая неудача моей жизни, — Томас раскатисто рассмеялся, но это выглядело так ненатурально, что я поняла, что он сам себе не верил. — Я думал, что он оступился, что он случайно забылся. Так я думал тогда, теперь же я не так уверен. Твой отец никогда не забывался, никогда, не делай такое лицо, я говорю серьезно. Для меня, как ты понимаешь, нет ничего оскорбительного и осуждаемого, мне в принципе было все равно, меня укололо только, что твой отец не сказал мне ничего, ни что хотел, ни что позволил себе хотеть, хотя в итоге он всегда находил выход из трудных ситуаций, он хотел выскользнуть из моих рук, он меня использовал, использовал бесстыдно, чтобы пробраться в мой дом и чтобы соблазнить твою мать…

— Магда сказала мне, что все было наоборот, что это мама его соблазнила.

— Вот как? — удивился Томас. — А мне так не казалось, если хочешь, чтобы я тебе сказал правду, но, возможно, она права. Не знаю, как было в действительности, теперь мне уже все равно. Дело в том, что твой отец играл со мной, и потом я всегда мог обращаться к нему, он всегда был на моей стороне. Он меня вытаскивал из более худших мест, чем тот балканский праздник, на котором ты была тогда, не думай…

— Так ты об этом знаешь? — спросила я, а он, улыбаясь, кивнул. — Черт! Как быстро разносятся сплетни!

— Этот тип сплетен разносится особенно быстро, — рассмеялся Томас. — Но на все можно посмотреть с другой стороны… В конце концов для известных кругов этот эпизод только бы способствовал росту твоего престижа, потому что тогда ты произвела фурор.

— Чего? — спросила у него я, улыбаясь.

— Фурор среди болгарских «женихов», — уточнил Томас, и мы расхохотались.

* * *

— Болгары, нет, брррр… — сказал мне Христо, делая презрительный жест, — для работы лучше поляки. Женатые католики… Им нравится работать. Лучше всех поляки, я уверен.

— Очень хорошо, как хочешь.

Вначале я думала создать языковую школу, но Порфирио спросил меня, по силам ли мне такое предприятие, и предложил дело получше.

— Транспортное предприятие, — сказал он мне на ухо между двумя разворотами своего самолета под куполом африканского неба, пролетая над террасой его квартиры, надстройки одного из зданий блестящего комплекса отелей Туниса. — Вот, что тебе следует создать. Мигель и я оплачиваем транспортный парк все эти месяцы, и я уверен, что твой отец тоже войдет в долю. Судя по тому, что сегодня ты на коне, у тебя получится.