Читать книгу "Башня шутов - Анджей Сапковский"

– Дети – будущее нации, – поймал его взглядШарлей. – Наше будущее. Что ж, как таковое оно обещает быть неинтересным.Во – первых, бедным, во-вторых, вонючим, нечистоплотным и неаппетитным доотвращения.

– Действительно, – согласился Самсон. –Однако этому можно помешать. Вместо того чтобы брюзжать, надо позаботиться.Умыть. Накормить. Воспитать и обучить. И тогда будущее – обеспечено.

– И кто же, по-твоему, должен этим заняться?

– Не я, – пожал плечами гигант. – Мне нет доэтого дела. У меня в вашем мире в любом случае нет будущего.

– Правда. Я забыл. – Шарлей бросил кусочексмоченного в супе хлеба крутящемуся поблизости псу. Согнутое в три погибелиживотное было тощим до невероятия. А хлеб не сожрало, а сразу же заглотило, каккит Иону.

– Интересно, – задумался Рейневан, – этапсина когда-нибудь видела кость?

– Наверно, тогда, – пожал плечами демерит, –когда сломала лапу. Но, как справедливо замечает Самсон, мне нет до этого дела.У меня здесь тоже нет будущего, а если даже и есть, то оно окажется еще болеезасраным, чем у тех отроков, и жалостнее, нежели у этой собаки. Страна мадьяровв этот момент представляется мне более далекой, нежели Ultima Thule.[411] Меня не обманет минутное пейзанство в виде тихого городкаФранкенштейна, пива, фасолевой похлебки и хлеба с солью. Через мгновениеРейневан встретит какую-нибудь девицу, и все пойдет своим чередом. Сновапридется голову уносить, драпать, чтобы в конце концов оказаться в какой-нибудьдыре. Либо в отвратной компании.

– Но, Шарлей, – Самсон тоже бросил собакехлеба, – от нас до Опавы немногим больше двадцати миль. А от Опавы вВенгрию всего-то каких-нибудь восемьдесят. Не так уж много.

– Вижу, ты на том свете изучал географию восточныхпределов Европы?

– Я изучал всякое, но не в этом дело. Дело в том, чтобымыслить позитивно.

– Я всегда мыслю позитивно. – Шарлей отхлебнулпива. – Однако порой что-то сотрясает мой организм. И это «что-то» должнобыть весьма серьезным, скажем, таким, как дальняя дорога при полном отсутствииналичных, две лошади на троих, причем у одной воспалены копыта, и тот факт, чтоодин из нас ранен. Как там твоя рука, Самсон?

Гигант, занятый пивом, не ответил, только пошевелилперевязанной рукой, показывая, что с ней все в порядке.

– Я рад. – Шарлей глянул на небо. – Однойпроблемой меньше. Но другие остаются.

– Исчезнут. По крайней мере частично.

– Что ты хочешь этим сказать, дражайший наш Рейневан?

– На этот раз, – Рейневан задиристо поднялголову, – нам помогут не твои, а мои конексии.[412] Уменя есть во Франкенштейне знакомые.

– Случайно, позволю себе спросить, –заинтересовался Шарлей. – Случайно это не какая-нибудь мужняя жена? Вдова?Девица на выданье? Монашенка? Иная дщерь Евы, представительница прекрасногопола?

– Неумные шуточки. И пустые опасения. Мой здешнийзнакомый – дьякон в Вознесении Святого Креста. Доминиканец.

– Ха! – Шарлей энергично поставил кружку на стол. –Если так, то лучше уж очередная замужняя. Рейнмар, дорогой, а ты, случаем, нестрадаешь постоянными головными болями? У тебя не бывает тошноты иголовокружений? В глазах не двоится?

– Знаю, знаю, – махнул рукой Рейневан, – чтоты хочешь сказать. Domini canes,[413] собаки, жаль только, чтобешеные. Постоянно на посылках у Инквизиции. Банально, дорогой мой, банально. Ктому же, тебе следует это знать, у дьякона, о котором я говорю, есть передомной долг благодарности. Петерлин, мой брат, когда-то помог ему: вытащил изтяжелого финансового положения.

– Стало быть, ты думаешь, что это имеет значение? Какзовут того дьякона?

– А ты что, знаешь всех?

– Ну, всех – не всех. Но многих. Как его зовут?

– Анджей Кантор.

– Финансовые затруднения, – сказал после минутногомолчания демерит, – похоже, в этом семействе явление наследственное.Слышал я о Павле Канторе, которого половина Силезии преследует за долги иувертки. А в кармане со мной сидел Матфей Кантор, викарий из Длуголенки. Онпроиграл в кости ciborium[414] и кадильницу. Страшно подумать,что проиграл твой дьякон.

– Давнее дело.

– Ты меня не понял. Я боюсь думать, что он проиграл впоследний раз.

– Не понимаю.

– Ох, Рейнмар, Рейнмар. Ты уже, думаю, виделся с этимКантором?

– Верно, виделся. Но по-прежнему не…

– Что ему известно? Что ты ему сказал?

– Практически ничего.

– Первая добрая весть. Давай-ка откажемся и от этогознакомства, и от доминиканской помощи. Нам нужны средства, полученные другимспособом.

– Интересно каким?

– Ну, хотя бы продав этот изящной работы кувшинчик.

– Серебряный? Откуда он у тебя?

– Я ходил по сматрузу, осматривал торговые палатки, акувшинчик неожиданно оказался у меня в кармане. Вот, понимаешь, загадка.

Рейневан вздохнул. Самсон заглянул в кружку, тоскливо изучаяостатки пены. Шарлей же занялся рассматриванием рыцаря, который в ближнейаркаде в этот момент крыл на чем свет стоит согнувшегося в поклоне еврея. Нарыцаре был малиновый шаперон и богатый лентнер, украшенный на груди гербом,изображающим мельничный жернов.

– Силезию так таковую, – сказал демерит, – япокидаю в принципе без сожаления. Я говорю «в принципе», поскольку одного мненедостает. Тех самых пятисот гривен, которые вез сборщик податей; если б необстоятельства, деньги могли быть нашими. Злит меня, признаюсь, мысль, что имиобогатился случайно и незаслуженно какой-нибудь болван вроде Буко фон Кроссига.Кто знает, может, тот Рейхенбах, который вон там сейчас обзывает израэлитапархатым и свиньей? А может, кто-нибудь из тех, что стоят у будки шорника?

– Что-то сегодня здесь исключительно много вооруженныхлюдей и рыцарей…

– Ага. А гляньте, подъезжают новые…