Читать книгу "Игра престолов по-английски. Эпоха Елизаветы I - Джеймс Перкинс"

– Мы восхищены вашим благородство, ваше величество, – повторил сэр Уильям, – мы знаем, что вы добры и милостивы, но опасность, исходящая от Марии Шотландской, именно потому так велика, что Мария ваша родственница.

– Увы, вы правы, – вздохнула Елизавета. – И все же, я хочу дать Марии Стюарт последнюю возможность спастись. Как я уже сказала, если Мария принесет мне полную повинность, если напишет покаянное письмо, я пощажу ее. Такова моя воля! – повысила голос Елизавета, перекрывая шум. – Я не оспариваю вашего мнения, мне понятны ваши доводы, я только прошу вас, милорды: примите мою благодарность, простите мне мои сомнения и не обижайтесь на этот мой ответ без ответа.

Елизавета подняла и пошла к выходу. Когда она покинула зал, шум поднялся с новой силой; сэр Уильям поманил к себе сэра Френсиса и прошептал ему:

– Что же это такое? Неужели опять сорвалось? Что же дальше?

– Нет, с Марией покончено, – ответил сэр Френсис, жутковато улыбаясь. – Что будет дальше? Считайте, что Марии больше нет – дело сделано.

Эпилог

– Дженни, прочти мне описание казни Марии, – попросила Елизавета. – Боюсь, при первом чтении я упустила некоторые подробности.

Джейн развернула свиток, поднесла его к свечам и принялась читать:

– «Прежде всего, Мария Шотландская написала письмо ее величеству королеве Елизавете»…

– Да, вот это письмо, – перебила ее Елизавета и, в свою очередь, прочитала: – «Мадам, я от всего сердца благодарю Создателя за то, что он с помощью ваших происков соблаговолил избавить меня от тягот томительного странствия, каким стала для меня жизнь. А потому я и не молю вас продлить ее, достаточно я вкусила ее горечь. Я только прошу (вас, а не кого иного, так как знаю, что от ваших министров, людей, занимающих самые высокие посты в Англии, мне нечего ждать милости) исполнить следующие мои просьбы: прежде всего я прошу, чтобы мое тело, когда враги вдосталь упьются моей невинной кровью, было доставлено преданными слугами куда-нибудь на клочок освященной земли и там погребено – лучше всего во Францию, где покоятся останки возлюбленной моей матери, королевы; там это бедное тело, нигде не знавшее покоя, доколе нерасторжимые узы связывали его с душой, освободившись, найдет успокоение… И наконец, прошу, чтобы слугам, верой и правдой служившим мне среди стольких испытаний и невзгод, было дозволено удалиться куда им вздумается и там беспрепятственно существовать на те крохи, какими сможет вознаградить их моя бедность. Ваша сестра Мария, королева».

Она будет похоронена в Англии, – сказала Елизавета. – Незачем вести ее останки на континент; не хватало еще, чтобы там им поклонялись как святым мощам… Продолжай, Дженни.

Джейн читала дальше:

– «Исходя из просьбы королевы Марии, ее фрейлина была с ней до самого конца. Фрейлина плакала и молила королеву о прощении за какую-то страшную вину перед ней; Мария утешала ее, как могла.

Следует отметить, что королева вела себя с большим достоинством. Накануне своего последнего дня она платье за платьем перебрала весь свой гардероб, изволив шутить при этом: «Что сейчас одевают на собственную казнь? Что предписывает нам мода в этом случае?». Королева выбрала платье из темно-коричневого бархата, отделанное куньим мехом, со стоячим белым воротником и пышно ниспадающими рукавами.

Утром перед казнью королева Мария одевалась особенно тщательно. Поверх выбранного накануне платья она накинула черный шелковый плащ, а голову закрыла снежно-белым покрывалом; такими же, белоснежными были ее сафьяновые башмачки. В предвидении последней кровавой минуты королева надела исподнее платье пунцового шелка и длинные, по локоть, огненного цвета перчатки, чтобы кровь, брызнувшая из-под топора, не так резко выделялась на ее наряде.

В восемь часов утра королеву Марию вывели на казнь. Сопровождаемая своей фрейлиной и избранными слугами она вошла парадный зал замка. Здесь был воздвигнут помост, покрытый черной холстиной, наподобие катафалка. Перед обитой такой же черной тканью колодой на помосте была поставлена скамеечка с черной же подушкой, на которую королева должна была приклонить колена, чтобы принять смертельный удар. Палач и его подручный, одетые в черный бархат и скрывшиеся под черными масками, ждали сигнала.

В глубине зала был сооружен барьер, за которым сгрудились наблюдатели, присланные из Лондона, а также дворяне, съехавшиеся со всей округи, чтобы посмотреть на казнь.

Королеве зачитали приговор; она выслушала его, будто это была благая весть, и по окончании возблагодарила Бога за то, что ее страдания приходят к концу. Затем сказала во всеуслышание, что от всего сердца простила врагов, давно домогающихся ее крови, поцеловала принесенное с собой распятие и прочитала молитву: «О милосердный Иисус, руки твои, простертые на кресте, обращены ко всему живому, – осени же и меня своей любящей дланью и отпусти мне мои прегрешения. Аминь».

Далее, по обычаю, палач и его подручный попросили прощения у королевы Марии за то, что вынуждены уготовить ей смерть. Мария ответила им: «Прощаю вам от всего сердца, ибо в смерти вижу я разрешение всех моих земных мук». С нее сняли покрывало и плащ, после чего допустили фрейлину и прислужниц для последнего прощания. Королева обняла их и просила не причитать и не плакать навзрыд.

Закончив прощание, она преклонила колена на подушку, громко прочла псалом «на тебя, господи, уповаю, да не постыжуся вовек» – и опустила голову на колоду. Должно признать, что ни в одном движении ее не проглядывал страх.

Палач нанес удар, но допустил промах, сперва попав не по шее, а по затылку. Мария захрипела, из горла ее вырвались стоны, – каковое зрелище вызвало движение среди зрителей, а фрейлина королевы упала замертво, лишившись сознания.

Второй удар глубоко рассек шею, так что кровь брызнула фонтаном, но голова по-прежнему не отделилась от туловища. И только после третьего удара палач поднял голову за волосы, чтобы показать всем присутствующим. Они прокричали: «Да здравствует королева Елизавета!», но крик был недружным, ибо губы Марии продолжали вздрагивать, а зубы скрежетали.

Тело и голову Марии положили на носилки, закрыли их черным сукном и унесли. Дворяне разъехались по домам; никаких происшествий отмечено не было, не считая того, что наблюдалось некоторое сочувствие к