Читать книгу "Вайдекр, или Темная страсть - Филиппа Грегори"

— Я буду заботиться о детях, — просто сказал он. — Лежа в постели, вы совсем не видели Ричарда.

— И еще вы станете заботиться о Селии. — Я хотела заставить его вернуться к этой теме. — Поэтому вы не рассказали ей всего того, в чем меня подозреваете. Когда она приехала к вам в горе и ужасе, вы утешили и ее, сказав, что все исправите. И привезли ее домой к мужу, будто бы ничего не произошло.

— Да, это так, — тихо сказал Джон. — Есть такие вещи, которые женщине — хорошей женщине, Беатрис, — не полагается даже знать. Я рад, что могу защитить Селию от чудовища в ее собственном доме, потому что я знаю: чудовище умрет и лабиринт будет разрушен. Но в этих обломках должны уцелеть Селия и дети.

— Ах, как высокопарно! — нетерпеливо оборвала я его. — Похоже на романы, что читает Селия. О каком чудовище вы говорите? Какой лабиринт? Что за чепуху вы несете? Мне придется опять отправить вас в сумасшедший дом.

Глаза Джона потемнели от этих слов, но лицо оставалось спокойным.

— Вы несете с собой разрушение, — уверенно ответил он. — Вы придумали хороший план. Но цена за него слишком высока. Вам не справиться с займом, и мистер Ллевеллин, скорее всего, откажет в праве выкупа закладной. Не только своей закладной, но и всех других. И когда он будет настаивать на деньгах, вы начнете продавать. И продавать придется дешево, так как вы будете очень спешить. Вайдекр лишится земли и былого процветания. Вам повезет, если вы спасете хотя бы дом. А все остальное… — Он широким жестом показал на розовый сад, зеленеющий выгон, наполненные пением птиц леса и на высокие светлые холмы. — Все остальное будет принадлежать другим.

— Прекратите, Джон. — Мой голос был жестким. — Прекратите проклинать меня. Этот лабиринт разрушу именно я. Я расскажу Селии, что вы любите ее и пили именно поэтому. Я скажу Гарри, что вы с ней любовники. И когда она будет опозорена, лишена детей и разведена с мужем, вот тогда вам действительно придется спасать ее. Если вы будете проклинать меня, вмешиваться в мои финансовые дела, если вы свяжетесь с мистером Ллевеллином, тогда я погублю Селию. И это разобьет ваше сердце. Так что, пожалуйста, не пугайте и не кляните меня.

— Я не проклинаю вас, Беатрис. — Его голос был так же спокоен, как его глаза. — Ваше собственное проклятие — это вы сами. Вы сеете смерть и разорение на своей земле.

Я рванула поводья и хлестнула Тобермори кнутом. Он взвился на дыбы, и его переднее копыто ударило Джона в плечо. Джон отшатнулся к двери, я вонзила каблуки в бока лошади, и мы понеслись по аллее, будто нам опять предстояла скачка. Но бороться я должна была не с тем человеком, который так любил меня когда-то.

Тобермори был счастлив, что вырвался из конюшни, а я счастлива, что скачу верхом. Золотой солнечный свет лился на мое лицо и, как шампанское, согревал мое сердце. В лесах как сумасшедшие пели птицы и где-то куковала кукушка. Высоко в небе заливались жаворонки, земля дышала сладким запахом травы, луговых цветов и зреющего сена. Вайдекр был вечным. Он оставался тем же самым.

Но я стала другой. Я смотрела вокруг, но прекрасное зрелище не задевало никаких струн в моей душе. Земля была такой же прекрасной и желанной, но она не нуждалась во мне. Я стала здесь чужой. И скакала я, как всадник, едва научившийся держаться на лошади. Седло подо мной было неудобным, а поводья слишком тяжелыми. Мы с Тобермори не были единым существом, он даже не услышал меня, когда я прошептала его имя.

Мой инстинкт не мог мне ничего подсказать, поэтому мне пришлось очень внимательно вглядываться в посевы. Я скакала вдоль изгороди, — увидев в ней дыру, я привязала лошадь к кусту и спешилась. Сорвав толстую крепкую ветвь, я заделала отверстие, но какой же тяжелой оказалась эта работа!

Потом мы поехали дальше, и по привычке Тобермори свернул на дорогу, ведущую в деревню. В моем душевном оцепенении я забыла, что не была там почти месяц, после того самого дня рождения. Конечно, они уже знали от наших слуг, как я стояла в окружении камней, рассыпавшихся у моих ног, как я, едва передвигая ноги, пошла к себе и как я несколько недель не могла подняться с постели. Я не собиралась приезжать сюда; жить на земле Вайдекра и чувствовать себя чужой — совершенно истощило мои силы, будто моя жизнь по капле покинула меня. Но хотя мои пальцы онемели, а сердце болело, я сидела с прямой спиной, как учил меня папа, голова была гордо поднята, и я смотрела только перед собой.

Путь в Экр проходил мимо церковного кладбища, у ограды которого высились два небольших холмика. На них не было ни креста, ни могильной плиты, только свежие цветы. Первые самоубийцы за всю долгую историю Вайдекра.

Мы свернули налево и поскакали по улице. Я никого не боялась в своем странном оцепенении. Что еще крестьяне могли мне сделать? Они отказали мне в своей любви, они научились ненавидеть меня. Они осмелились на скрытые угрозы и детскую жестокость. Но больше они ничего не могут сделать. Я могу проезжать здесь хоть каждый день моей жизни. Если они посмеют причинить мне вред, я разорю эту деревню. Я сожгу крыши над их головами. И они знают это.

Около одного домика склонилась женщина, пропалывая коротенькую грядку овощей. Подняв голову, она увидела меня и вдруг, резко схватив ребенка за руку, кинулась в дом. Дверь за ней захлопнулась со стуком, прозвучавшим как выстрел. И как будто чтобы отвлечь меня от ее дерзости, — хотя я прекрасно знала ее имя, Бетти Майлс, — захлопали двери каждого коттеджа. Крестьяне видели меня сквозь маленькие оконца, они слышали стук копыт моей лошади, и каждый кинулся к двери и захлопнул ее со всей силой. Экр заперся от меня, так же как закрылась от меня его земля.

По дороге домой я только раз остановилась, чтобы взглянуть на огромное поле пшеницы, раскинувшееся на общественной земле. Как по мановению волшебной палочки, все приметы этого чудесного места исчезли под зеленым покрывалом пшеницы. Два глубоких оврага превратились в едва заметные полоски. Яма в земле, оставшаяся после выкорчевки огромного дуба, казалась небольшой воронкой. Тропинки, которые вели к этому дубу, просто исчезли. И мне, сидящей высоко на лошади, казалось, что ничего этого никогда и не было и пшеница растет на этой земле уже тысячу лет.

Когда я вернулась домой, все пили чай в гостиной, и только Гарри приветствовал мое появление.

— Я рад, что ты опять проведала землю, — сказал он радостно, но несколько невнятно из-за фруктового кекса, которым он набил себе рот.

Селия, заметив мою бледность, тревожно взглянула на Джона, и он поднял на меня изучающие, нелюбящие глаза.

— Чашечку чаю, — предложила Селия. — Ты выглядишь усталой.

— Но чувствую себя прекрасно, — нетерпеливо отмахнулась я. — Ты оказалась права, Селия, урожай будет отличный. При хорошем лете мы в один год избавимся от долгов.

Из-под ресниц я взглянула на Джона. Он усмехнулся, и я догадалась, что деньги Мак-Эндрю купили все секреты торговцев и банкиров и Джон знает, что за один год нам мало что удастся сделать. Удача придет к нам не раньше чем через пять лет.

— Отлично! — обрадовался Гарри. — Я особенно рад, Беатрис, что ты поправилась, так как хотел, чтобы ты сводила на поля лондонского торговца пшеницей, который приезжает сюда на следующей неделе.