Читать книгу "Записки беспогонника - Сергей Голицын"

Нашему 74-му ВСО, а также 73-му ВСО было поручено строить по широкой низменной, перерезанной старицами пойме Вислы весь левобережный подход к мосту, длиною метров семьсот, длиннее самого моста. Это сейчас в таких случаях экскаваторы и бульдозеры возводят насыпи, а тогда почти никакой механизации не было, и потому решили строить высокую, до 7 метров высоты, деревянную эстакаду на сваях.

Наконец переправились. 2-я рота выстроилась, майоры Сопронюк и Харламов выступили. Речи их были сверхзажигательные, чуть ли не сам Сталин внимательно следит за строительством моста, от нашего усердия и энтузиазма зависит победа над гитлеровской Германией, а мы заблудились, опоздали на три дня, 1-я и 3-я роты давно приступили к работам, нам надо их догонять, сроки ужасающе спешные и т. д. и т. д.

Нашей роте был отведен определенный участок эстакады, сейчас уж не помню — сколько метров длиной. Работать начали с ходу, сложив на земле пожитки и даже не пообедав. Однако Пылаев послал квартирьеров — разыскать помещения, где бы мы смогли устроиться. И хоть сам Сталин следил за строительством моста, но вся обстановка достаточно красноречиво доказывала, что застряли мы тут надолго.

Устроились мы неплохо: за километр в немецкой деревне, где большинство домов оказались пустыми, а также в старинном женском монастыре, откуда монахини убежали, и лишь в отдельных помещениях жили поляки — бывшие монастырские батраки.

1-й взвод поместился в монастыре, там же оборудовали кухню, баню, кузницу, склад и разместили наших лошадей, которых к этому времени было уже свыше полсотни, и наших коров, которых набралось до двадцати.

Я лично вместе с Литвиненкой облюбовал себе комнату на втором этаже каменного дома, внизу жила польская семья, в соседних комнатах разместились наши бойцы.

Оказывается, мы выбрали себе келью молодой монахини, по словам поляков, святой жизни и красавицы. Келья была просторная, с плитой в отдельном помещении, на стенах висели картинки религиозного содержания, на полочках стояли фарфоровые барашки с ленточками, церковные книги, распятие висело в углу, посреди стояла широкая, человек на пять, кровать с периной, у окна стол, два кресла, у одной стены кафельная печь. Всем была бы хороша келья, но снарядом отшибло один из ее верхних углов и в образовавшуюся дыру протекало и дуло. Заткнули мы ее периной, а все равно было очень холодно, хотя мы топили постоянно.

Начали мы на эстакаде забивать сваи. Грунт попался тяжелый. С нескольких «самолетов» били бабами — «Раз-два — взяли!», сваи еле шли, их макушки стягивали железными кольцами, а они мочалились, трескались. Словом, работы затянулись. А мост проектировался широченный, по 12 свай в каждом ряду, а ряды намечались через каждые 1,5 метра.

Ярошенко развешивал лозунги с именем Сталина, Ястреб поднимал энтузиазм зажигательными речами, Пылаев не жалел коров для супа, я матерился, а проклятые сваи ну никак не шли. И бойцов у нас осталось совсем мало — одни превратились в возчиков, других забрало ВСО, сколько-то за время наступления заболело желудочными болезнями. Словом, выход мы видели один: надо мобилизовать местное население — поляков.

Опыт на такое предприятие у нас набрался достаточный, каждый из взводов начал ежедневно отправлять по два-три бойца с винтовками и автоматами по окрестным населенным пунктам. Но предписаний солтысам у нас не было, приходилось действовать уговорами и угрозами. А полякам, наверное, надоело помогать «освободителям», приведут их охранники, а чуть зазеваются, так пленники удирают, запирали их на ночь — все равно убегали. Спрашивается, чем их кормили? Ведь на каждого бойца роты полагался определенный паек. Но по дороге из пустых домов столько мы забрали продуктов, которые сыпались в ротный котел без счету, что ни о каком пайке тогда и не думали, к тому же время от времени мы резали коров. Словом, все были сыты.

От первого взвода отправлялся за поляками Самородов. Он приводил по 5–6 поляков и приносил бутылку бимберу. Поляки поднимались на самолеты и били сваи, подпевая на польском языке, но работы все равно подвигались медленно.

В 3-м взводе у Цурина был боец по фамилии Белый, бойкий, вроде нашего Самородова. Однажды он привел человек 40. Пылаев принялся ругать меня и Виктора Эйранова:

— Вот у кого учитесь! А вы не сумели организовать! — стыдил он нас.

Виктор и я пошли к Цурину «учиться». И узнали, что Белый пригнал свадьбу, да-да, целиком всю свадьбу, с женихом, невестой, родителями законными и посаженными, дружками, шаферами, свахами, гостями.

Мы увидели, как они стояли группой, тревожно переговариваясь, — все нарядные, мужчины в хороших пальто, в фетровых шляпах, женщины накрашенные, напудренные.

Оказывается, проходил Белый с бойцами мимо костела, когда там происходило венчание, подождали они, подождали — ведь к религии поляков надо относиться с уважением. А как вышли молящиеся на паперть и остановились фотографироваться — тут-то их всех и забрали и повели сваи забивать.

— А где жених и невеста?

Нам их показали: он — худенький, с галстуком-бабочкой, она — заплаканная, в пальто, из-под которого торчала фата.

Мы знали — после работы и обеда всех их втиснут в подвал спать вповалку на соломе. Вот так брачная ночь! Виктор и я возмутились, обратились к Цурину:

— Петр Константинович, отпусти их сейчас же.

Жених с невестой не поверили своему счастью. Они пошли, сперва потихоньку, потом быстрее, он взял ее под руку. Сейчас она, наверное, уже бабушка, рассказывает внукам о своей невероятной свадьбе, может быть, вспоминает о двух хороших русских, которые за них заступились.

А нарядные гости, с виду похожие на капиталистов или профессоров, подгоняемые нашими бойцами, забрались на самолеты и давай стукать бабами; запомнился один из них, в расшитом серебряными лубовыми листьями парадном мундире лесничего.

Однажды Самородов привел человек десять, оказались бывшие наши военнопленные. Они содержались в каком-то лагере возле Данцига, немецкие охранники погнали их на запад, они шли, не получая в пути никакого питания, потом немцы их бросили, и они повернули на восток. Наши передовые части их накормили, направили дальше. Они шли, отдыхали, опять шли, пока, наконец, не встретили Самородова.

Так «неорганизованным» порядком наша рота пополнилась молодыми, но в первые дни очень уж истощенными бойцами. Я слушал их рассказы об ужасах немецких лагерей для военнопленных, но повторять эти рассказы не буду: они и без меня известны нашим историкам и читателям. Вот только не любят у нас вспоминать — как попадали в плен наши солдаты и младшие командиры, покинутые командирами старшими. Среди новичков был один с высшим образованием, преподаватель истории Картавцев, который мне много рассказывал тяжелого о себе, о жизни в плену, я жалел его, посылал на более легкие работы.

Самородов совершал ежедневные походы. Он привел еще одну партию бывших военнопленных. А потом началось…

Я уже рассказывал, что во время войны был участником трех невиданных охот: около Бобруйска ловил лошадей, в Беловежской пуще участвовал в облаве на кабанов, а теперь около Кульма, правда, не участвовал, но деятельно организовывал охоту на… девочек. Главным ловчим был Самородов.