Читать книгу "Сиротка. В ладонях судьбы - Мари-Бернадетт Дюпюи"

«Каков актер! — подумала молодая женщина, с ностальгией вспоминая эти незабываемые минуты. — Но где же он?»

Словно прочитав ее мысли, Жанина спросила некоторое время спустя:

— У вас нет известий от месье Октава?

— Увы! Ни одного, и я ничего не понимаю. Надеюсь, он все-таки придет. Он знает, что я пою в «Фаусте», и очень хотел присутствовать. У него осталось меньше часа, чтобы зайти в мою уборную и подбодрить меня. Помню, в Квебеке он дарил мне розы из оранжереи, очень дорогие. Это меня успокаивало.

Гримерша кивнула. Эрмина вгляделась в ее лицо в зеркале и наконец поняла, что что-то не так.

— Жанина, вы близко знакомы с Октавом?

— Могу я вам доверять? Полностью?

— Разумеется. Я в курсе, чем он занимается помимо своей артистической деятельности.

— Тогда слушайте… Мы живем с ним вместе уже год. И сейчас у меня плохое предчувствие. Он так рискует! Я знаю, куда он отправился, но он давно уже должен был вернуться.

— В таком случае вы информированы лучше меня. Мне он ничего не сказал.

— Меньше знаешь… — прошептала гримерша. — Методы гестапо заставят заговорить глухого и немого. Под пытками самые храбрые парни выдавали своих товарищей. Чаще всего, чтобы после этого умереть.

Эти слова заставили содрогнуться Эрмину. Она бросила тревожный взгляд на дверь, словно за ней уже стояли люди из милиции[65]. Это были французы, но порой они проявляли к своим соотечественникам еще большую жестокость, чем нацистские солдаты.

— Боже мой, на Октава могли донести?!

— Его задержка предполагает самое худшее, — прошептала Жанина, склонившись к уху певицы. — Он отвозил супругу и двоих детей Ксавье Дюбуа в безопасное место, в Морбиан, чтобы передать их на попечение матушке Ивонне-Эме. Они евреи: не сам Дюбуа, а его жена. Я имела счастье встретиться с монахиней — она действительно святая. Представляете, в феврале она была в Париже и ее арестовало гестапо, заподозрив в том, что она прячет евреев в своем монастыре в Бретани, в Малеструа. Ее должны были отправить вместе с конвоем заключенных, но ангел вернул ее в свой кабинет в Нотр-Дам-де-ла-Консоласьон. Молодой священник, который был в некотором роде ее духовным сыном, молился в слезах, уверенный, что никогда больше ее не увидит, когда вдруг услышал неясный шум. Это матушка Ивонна-Эме с обезумевшим лицом отбивалась от воображаемых немецких солдат. В итоге она поняла, что спасена, и сказала, что это ангел-хранитель перенес ее сюда, подальше от опасности. Настоящее чудо! Она легла, чтобы отдохнуть, а когда священник и другая монахиня зашли к ней, она спала в окружении белых цветов. Ее кровать была покрыта лилиями, калами, тюльпанами! В середине-то зимы! Вся комната благоухала[66]. Говорю же вам, святая!

Эрмина подумала о Кионе. С ее обожаемой младшей сестренкой тоже происходили чудеса, и, по утверждению Жослина, она все больше молилась Иисусу. «Неужели ее тоже ждет монашеская жизнь? Мы скоро об этом узнаем. Меня огорчит, если она решит посвятить себя Богу, поскольку мы будем разлучены».

Эта мысль еще больше усилила ее волнение. В эту секунду в дверь кто-то постучал. Жанина открыла, всем сердцем надеясь увидеть на пороге Октава. Но ее поприветствовал немецкий офицер внушительного телосложения. Он держал букет красных роз в правой руке, затянутой в белую перчатку.

— Полковник Рибер фон Леебе, — представился он. — Я пришел пожелать удачи мадам Дельбо, самой красивой женщине Парижа.

Потрясенная Эрмина узнала мужчину, который подстерегал ее с утра до вечера возле театра. К счастью, он ни разу не стал преследовать ее до отеля. Она встала, с виду спокойная, тогда как внутри вся кипела от гнева и тревоги.

— Не очень-то учтиво заходить в мою уборную и видеть меня в сценическом костюме, — степенно произнесла она, тем не менее улыбнувшись.

Так она выполняла инструкции Дюплесси, который посоветовал ей, даже приказал, быть любезной на грани двусмысленности с высшими нацистскими чинами. Эта роль вызывала у нее отвращение, однако она постаралась сыграть ее достойно.

— Вы очаровательны, — отрывисто сказал полковник, пожирая ее своими серыми глазами. — После представления я хотел бы пригласить вас выпить шампанского, — превосходного французского шампанского!

Характерный немецкий акцент Рибер фон Леебе выводил ее из себя, равно как и его многозначительные пылкие взгляды. Он протянул ей букет и отступил назад, щелкнув каблуками сапог.

— Я подумаю, — ответила она светским тоном.

— Отлично! Больше не стану вам докучать, дорогая Маргарита.

Жанина поспешно закрыла дверь и бросила на Эрмину растерянный взгляд.

— Вы были великолепны, — тихо призналась гримерша. — А этот жирный боров не сводил глаз с вашего декольте.

Она набросила шерстяную шаль на плечи Эрмины, которая не могла унять дрожь.

— Я больше не в состоянии этого выносить. В кабаре то же самое. Как только я исполняю какую-нибудь песню о любви, немецкие солдаты тут же рвутся назначить мне свидание. Жанина, как вы считаете, француженки спят с фашистами?

— Конечно! Ведь у них власть, деньги! Это хороший способ обеспечить себя сигаретами или продуктовыми карточками. Наверняка бывают и настоящие истории любви. Сердце неподвластно земным законам!

Эрмина услышала слегка приглушенную музыку. Музыканты оркестра начали настраивать свои инструменты. Вне себя от тревоги, она стиснула руки. Судьба мужа беспокоила ее больше, чем судьба импресарио, но она не могла помешать себе молиться за обоих мужчин-подпольщиков, сражающихся за свободу и справедливость.

— Я вас оставлю, — сказала Жанина, похлопав ее по руке. — Взгляну на зал из-за кулис. Октав мог пройти прямиком туда.

— Хорошо! Будьте осторожны с призраком Оперы, — пошутила певица.

— А, вы знаете эту книгу! Есть еще и фильм. Я видела его в детстве. Было ужасно страшно!

— Кажется, американский режиссер Артур Любин снимает еще один фильм в этом году, — ответила Эрмина. — Я купила роман Гастона Леру на набережной и прочла его вечером в отеле. Это тоже трагическая история любви! Бедный мужчина, обезображенный при пожаре на благотворительном базаре, обладал таким музыкальным талантом! Я влюбилась в Кристину. Сегодня вечером я буду думать о ней, играя Маргариту. Октав сравнивал меня с ней, но я не уверена, что настолько талантлива.

Жанина поморщилась, ощутив укол зависти. Но она искренне любила Эрмину, поэтому вышла из комнаты, дружески ей подмигнув.

«Господи, помоги мне! — взмолилась молодая женщина, оставшись одна. — Я должна блеснуть, покорить публику! Ради тех, кого я люблю. Третий акт будет моим ярким пассажем — знаменитая ария с драгоценностями, перегруженная трелями».