Читать книгу "Ночное кино - Мариша Пессл"

Вечерами я возвращался домой по кривым тротуарам, мимо безмолвных таунхаусов, где полнились жизнью горящие окна. Звякали бокалы, улица всплескивала хохотом, когда распахивалась дверь бара, и звуки эти преследовали меня дольше прежнего.

После встречи с Сандрой я на водохранилище не возвращался, но теперь, узнав о ее болезни, пришел вновь.

Ничто не намекало на Сандру – ни вода, ни зеленый свет фонарей, ни кусачий ветер, ни тени, что бросались мне под ноги. Я бегал круг за кругом и неотвязно думал о том, как она шла в пакгауз, какая одинокая дорога ей выпала – вверх по ступеням, на край шахты, на край жизни, победить ее в гляделки.

Она уже умирала, когда пришла сюда. Ну да – я же помню ее походку. Она была слаба, психика ее пошатнулась, как выразилась Инес Галло.

Я смирился, но что-то меня грызло. Я давно догадался: Сандра разыскала меня, желая что-то рассказать – что-то важное, что-то подлинное, – но обратиться прямо не могла. Теперь даже этому нашлось объяснение: она боялась физически навредить тому, кто к ней приблизится, – вполне вероятно, поскольку узнала, что приключилось с Оливией Эндикотт или с татуировщиком Ларри.

И поэтому, видимо, она не подошла ко мне.

Историй про Сандру я наслушался вдоволь, и все повествовали об одном: Сандра добивалась правды. Сандра была антитезой слабости. Даже Паука она выслеживала только для того, чтобы простить. Поверить, что сюда Сандру пригнали бредовые фантазии, что она, как говорила Галло, «обращала солому в золото, мастерски манипулировала»… что-то не складывалось.

Что хотела сказать мне Сандра?

Я потерял счет намотанным кругам, а потом, выжатый, с горящими легкими, ушел, дотрусил по Восточной Восемьдесят шестой до метро и сел в поезд, как в ту ночь.

Глядя на перрон, залитый резким и ярким неоном, я раздумывал, не удастся ли чистым усилием воли овеществить ее сапоги, ее красно-черное пальто, – может, она явится мне напоследок, чтобы я отчетливо разглядел ее лицо, раз и навсегда расшифровал, какую истину она таила.

Но никто мне не явился.

Даже прежняя афиша фантастического кино – бегущий человек с зачерненными глазами, – даже она исчезла, и ее сменил постер романтической комедии с Камерон Диас.

«Она не догоняет», – гласил рекламный лозунг.

Может, пора мне уже уловить намек.

113

Шли дни. Я собрал все свои материалы по Кордове – все, что от них осталось, – свалил в коробку, а коробку запихал в глубины кладовки. За мной тихонько наблюдал Септим.

Я отволок в прачечную гору грязной одежды, в том числе пальто Брэда Джексона. Но затем, глядя на эту грустную тряпку, заваленную горой моих рубашек на прилавке, я пережил припадок паранойи: это ведь последняя улика, последняя ниточка, связующая меня с безумием «Гребня». Если пальто почистят и погладят, сунут в полиэтилен, пришпилят на плечо бумажку «Мы любим наших клиентов!» – исчезнут и мои воспоминания. Я неловко выволок изгвазданное пальто из кучи, а дома повесил в шкафу, позади Сандриного красного пальто, и захлопнул дверцу.

Я хотел увидеть Сэм. Хотел услышать ее голос, и чтобы она тяжело повисла у меня на руке, и сощурилась на меня – но Синтия так ни разу и не перезвонила. Должно быть, молчание ее означало, что она вместе с адвокатами трудится над новыми условиями опеки, – она ведь пригрозила мне в травмпункте. Наконец ровно эту весть сообщил мне мой адвокат по разводу.

– Назначена дата слушаний. Она хочет ограничить ваши встречи.

– Как ей будет лучше.

Тут он встрепенулся – простая доброта всегда так действует на адвокатов.

– А вдруг ты больше не увидишь дочь?

– Я желаю Сэм благополучия и счастья. И на том довольно.

Тайком я, правда, как-то под вечер в декабре съездил на нее глянуть. День от холода посерел, гигантские снежинки недоуменно плыли с небес, забывая падать. Видеть меня Сэм не стоило, так что я прятался за редкими припаркованными машинами и грузовиком «ФрешДайрект», смотрел, как распахиваются блестящие черные двери школы, как на тротуар высыпают укутанные дети в пальтишках. К моему удивлению, у дверей поджидала Синтия. Она нацепила Сэм на руки черные варежки, и они зашагали прочь.

На Сэм было новое синее пальто. Волосы длиннее, чем я помнил, завязаны в хвостик под черной бархатной шляпкой. Она очень серьезно рассказывала Синтии какую-то историю прошедшего дня. Она повзрослела. У меня перехватило горло. Я вдруг понял, как стану жить отныне: жизнь Сэм замелькает предо мною, точно слайды в диапроекторе, которые я бесконечно листаю в темноте, – я увижу потрясающие воображение прыжки во времени, но непрерывную пленку – никогда.

Однако она счастлива. Я же вижу. Она совершенна.

Они перешли дорогу, и теперь я различал только синее и черное пальто. На Пятую авеню накатило цунами желтых такси и автобусов, а когда схлынуло, Сэм и Синтия уже пропали.

114

Оно пришло 4 января – электронное письмо от Норы, приглашение на ее нью-йоркский дебют в гендерно перевернутой «Гамлетте» на крошечной сцене Блошиного театра. На прослушивании Нора выступила удачно и выиграла в актерскую лотерею – получила настоящую роль за деньги. Играла она, конечно, всего лишь Бернарду (бывшего Бернардо), одну из стражниц замка Эльсинор, которая появляется только в первой сцене первого акта, а за каждый спектакль получала 30 долларов – но все равно.

«Я теперь настоящая актриса», – написала она.

Я пошел на премьеру. Едва погас свет и, ужасно шурша, раздвинулся тяжелый черный занавес, появилась Нора с двумя длинными косами – в луже голубого света она взбиралась на шаткую сторожевую башню, сварганенную из фанеры. Играла она на удивление хорошо – все свои реплики сдабривала комическим большеглазым простодушием, очень мне памятным. Увидев призрак матери Гамлетты (который, по странному решению костюмера, нарядился в пояс для чулок и белую грацию, отчего смахивал на похмельное привидение, вышедшее прогуляться не из чистилища, а из мужского клуба «Бешеный конь» в Вегасе), Нора споткнулась, шарахнулась и наивно возвестила: «Здесь она!» и «Она ответила бы, да запел петух»[116], и зал взорвался восторженным хохотом.

Пьеса шла без антракта. Когда мы все-таки дожили до финала (Офелио наложил на себя руки, передознувшись ксанаксом, Гамлетта собралась с духом и высказала все, что накипело, своей сволочной мачехе, и – наконец-то – Фортинбрасса и банда ее подружек, элегантно припоздав, явились в Эльсинор в нейлоновых мини-юбках, как из «Ледовых эскапад»), я не встал с кресла.

В опустевшем зале, как ни странно, остался еще один человек.

Ну конечно. Хоппер.

Он сидел в последнем ряду, в самой глубине. Наверное, прошмыгнул, когда выключили свет.