Читать книгу "Петр Иванович - Альберт Бехтольд"

Но ничего еще не продано, роскошное серебро по-прежнему хранится на чердаке в переулке у Тверской. Когда Ребман догнал камергера в Милютинском проезде, тот объяснил, что просто не хотел привлекать к себе излишнего внимания.

«А ведь наверняка жил эти три дня впроголодь», – думает Ребман и снова ведет его к себе. Сразу ставит чай. Выкладывает на стол весь свой рацион за квартал. И гость ест. Поев или, вернее, опять немного поклевав, он перешел к делу:

– Ну как? Простите мое нетерпение, проявлять любопытство вообще-то не в моих правилах.

Тут Ребман ему сообщил, что он решил все купить сам – для себя, на память:

– Я заплачу вам за все сейчас же.

Когда уже начало светать, он собрал свои сокровища, запаковал их в старые бельевые тряпки и сложил в ящик из-под табака. Затем взял извозчика и среди бела дня, по оживленным улицам, поехал просто в сторону отделения милиции у Большого театра на Лубянской площади. Совершенно спокойно расплатился с извозчиком и понес свой груз сначала через двор, а потом – к себе наверх. Распаковал. Рассортировал и расставил все на полу. Посредине поместил бокал с памятной медалью в честь коронации императрицы Елизаветы. Именно эту вещь камергер почитал почти как святыню. Потом Ребман еще долго сидел, созерцая свои приобретения, и радовался, как ребенок, разглядывающий подарки под рождественской елкой.

Глава 22

Все следующее лето Ребман еще оставался в России, несмотря на то, что теперь здесь стало действительно опасно, – намного страшнее, чем в те времена, когда он пересек границу в Волочиске и испугался стоящего на перроне «Голиафа» в мундире царского полицейского. Петр Иванович живет впроголодь. Помогает в получении паспорта жене бывшего немецкого генерального консула, урожденной американке, чтобы она могла выехать из страны; даже провожает ее на вокзал и находит сидячее место в переполненном до отказа поезде. Ездит на Воробьевку, где ничего не изменилось, и все по-прежнему принадлежит яхт-клубу.

Однажды парни то ли из Москворечья, то ли из какой-то другой подмосковной деревни попытались искупать своих лошадей в реке как раз у клубного дома. Их встретили четверо «геркулесов» и поломали об них весла. После этого визиты прекратились. И Петр Иванович Ребман, наверное, уже никогда бы не вернулся в Швейцарию, если бы сама судьба не подала ему последний и окончательный знак.

В один из дождливых вечеров, вместо того чтобы, по обыкновению, поехать в клуб, он пошел в кафе, сел на привычное место, которого у него никому не отнять: Лидочка всегда говорит, что оно занято, даже когда он не приходит. Так ему рассказывал капельмейстер.

Перед тем как выйти из дому, он еще раз достал свои сокровища, расставил на полу и никак не мог налюбоваться. Затем опять упаковал и спрятал в тайник. Потом уже неизвестно в который раз подсчитал, сколько у него еще осталось табаку и во сколько раз поднялась цена за его хранение у брата покойного Карла Карловича. Оделся и отправился на выход.

И вот он сидит и снова слушает игру Ларионовича, который великолепно исполняет свое соло. Он играет соль-мажорную арию Иоганна Себастьяна Баха. Музыкант едва успел доиграть эту прекрасную арию до половины, как вдруг двери распахнулись настежь. Вошла черная «кожанка», за ней – полдюжины красногвардейцев с винтовками наперевес, с примкнутыми штыками. Они сразу расположились у всех выходов.

– Всем оставаться на местах! Никому не покидать помещения! – прокричал тот, что в кожанке.

Затем он в сопровождении двух бойцов совершил обход залы с требованием предъявить документы, которые в России необходимо всегда иметь при себе.

За первым же столиком был обнаружен некто, не имевший при себе бумаг. Его отвели к выходу, под охрану двоих красногвардейцев.

Проверяющие шли дальше, от столика к столику. У выхода собралась уже целая группа лиц без документов, все с побледневшими от страха лицами.

Оркестр, между тем, начал играть вальс.

А количество бледных людей у дверей все увеличивалось.

Теперь уже комиссар в кожанке был в двух столиках от Ребмана.

Тот совершенно спокойно залазит во внутренний карман пиджака – и тут приходит его черед побледнеть: у него тоже нет с собой паспорта! Из-за серебра, и табака, и всех своих подсчетов он забыл его взять, когда надевал другой костюм. Вот уже шесть лет как Ребман в России, а такого с ним еще не случалось: ни в концерт, ни в театр, ни в гости к знакомым, ни даже в церковь – никуда не выходил он без паспорта в кармане. А с тех пор, как начались беспорядки, он его даже перед сном клал на ночной столик. И никогда еще этот документ не был ему так необходим, как сегодня, сейчас, сию минуту – как раз тогда, когда его при нем не оказалось!

Капельмейстер заметил, в чем дело, однако дал понять другу, что это не такая трагедия, как кажется.

Но тут человек в кожанке с сопровождающими его гвардейцами подошел к столику Ребмана:

– Ваши бумаги, товарищ?

Он произнес это очень вежливо и совсем негромко.

– К сожалению, их у меня при себе нет, – так же вежливо ответил Ребман и объяснил, как все вышло. – Но я не русский, я – швейцарец…

Комиссар указал в сторону двери:

– Попрошу!

И Ребману показалось, что все теперь смотрят на него, указывая пальцем: «Вот, попалась наконец-то птичка прямо кошке в лапы!»

На этом проверка документов завершилась. Задержанных вывели под конвоем.

Сколько раз Ребман наблюдал, как десяток или два бледных фигур в окружении красногвардейцев входили в здание ЧК на Лубянке. При этом у него каждый раз мурашки пробегали по спине: «А что, если я следующий?» Но он тут же забывал об этом, и табак оставался на своем месте, он его даже не переупаковывал. А теперь ко всему прочему прибавились еще более опасные вещи!

Когда они проходили по Милютинскому проезду, Ребман сделал еще одну попытку:

– Товарищ комиссар, – обратился он к «кожанке», – вот здесь как раз мой дом, позвольте же мне…

– Пошел! – прозвучал короткий и уже вовсе не вежливый ответ.

И тут Ребману стало не по себе: если уж привели в ЧК и стали допрашивать – твоя песенка спета, никакой Михаил Ильич не поможет. Он и сам достаточно ясно дал это понять: «Даже и не звони мне, если что-то произойдет – я и пальцем не пошевелю, я вообще тебя не знаю!»

Группа медленно идет сквозь дождь. Никто не говорит ни слова. Никто не знает, что его ждет и кто идет рядом. И комиссар, и красногвардейцы тоже этого не знают. Они просто исполнили приказ. А что будет дальше, уже не их дело.

Тут раздалась команда: «Стой, нам сюда!»

И когда Ребман поднял голову, у него по спине потекли струйки холодного пота: это действительно здание ЧК!

Они проходят в помещение комиссариата.

Открылась дверь. Всех арестантов затолкали за решетку, в помещение, уже переполненное людьми.