Читать книгу "Владимир Ленин. На грани возможного - Владлен Логинов"

«Нейтралитет» английской эскадры во время морского сражения 4 октября носил явно демонстративный характер. Политическая история знала заговоры не только открытые и тайные. Бывали и такие соглашения, которые даже не обговаривались. «Нейтралитет» англичан и эвакуация правительства в Москву могли служить для немцев достаточно прозрачным намеком на возможность дальнейшего продвижения к Питеру…

И утром 7 октября Ленин обращается с новым письмом к делегатам петроградской конференции. Он излагает свои соображения относительно «заговора» и делает вывод, что проблема обороны столицы и свержения «противонародного правительства» тесно увязаны между собой. Этим он как бы отвечает на вопрос Лашевича о восстании – о том, «почему надо делать это сейчас».

Владимир Ильич предлагает конференции тот вариант, который он излагал в письме 1 октября: «…Взять власть в Москве, объявить правительство Керенского низложенным и Совет рабочих депутатов в Москве объявить Временным правительством в России». Ленин предлагает немедленно направить делегации в Москву, Гельсингфорс, Выборг, Кронштадт, Ревель, в войсковые части южнее Питера для агитации за присоединение к резолюции о быстром общем восстании. И особо обратиться в ЦК с настоятельной просьбой «принять все меры для руководства неизбежным восстанием рабочих, солдат и крестьян…».

Беспокоит Ленина и другое – незавершенность решения о бойкоте «Совета Республики». И он предлагает конференции попросить ЦК «ускорить уход большевиков из Предпарламента…» Ссылаясь на эти строки, Виталий Иванович Старцев писал, что Ленин приехал в Питер лишь 9-го, а посему не знал о решении ЦК, принятом 5 октября о выходе из Предпарламента[1010].

Владимир Ильич знал об этом решении. Но знал он и другое… Угрожая отставкой с поста председателя партийной фракции в ЦИК, Каменев добился того, что вопрос о бойкоте решили вновь обсудить на совещании большевиков-делегатов Предпарламента 7 октября. Этот прием Каменев уже использовал 21 сентября. И тогда, опираясь на провинциальных делегатов, добился пересмотра аналогичного решения ЦК. Так что основания для беспокойства у Владимира Ильича были.

На совещании 7 октября в Смольном «дебаты затянулись и становились временами весьма жаркими. Троцкий опять выступил за бойкот. Возражая ему, Каменев, Рязанов и некоторые другие большевики… доказывали, что уход делегации следует отложить до обсуждения какого-либо серьезного вопроса, благодаря которому он будет выглядеть достаточно обоснованным. В конце концов, – пишет Алекс Рабинович, – все-таки приняли решение «бойкотировать Предпарламент, правда совсем незначительным большинством голосов»[1011]. И лишь поздно вечером Троцкий зачитал в Мариинском дворце декларацию об уходе большевиков из «Совета Республики». Поэтому желание Владимира Ильича – «ускорить уход», высказанное утром 7-го, вполне понятно и свидетельствует скорее об информированности Ленина о текущих событиях, происходящих в Питере.

Письмо городской конференции Ленин отправил, как и прежде, по своим каналам связи: сначала Кальске, потом Кокко, затем Крупской и, как пишет Кальске, оно «было доставлено по назначению в тот же день». Надо полагать, что столь же своевременно поступала информация и Владимиру Ильичу. А в тот день, 7-го, в Москве обсуждали ленинское письмо от 1 октября. На собрании партийных работников оно получило полную поддержку. Постановили – «немедленно начать борьбу за власть» и брать курс на вооруженное восстание.

«Областное бюро, – вспоминала его секретарь Варвара Яковлева, – совершенно единодушно стояло на такой точке зрения: переворот близок, все к тому идет; рост революционного настроения огромен; надо им овладеть возможно скорее, не дать ему вылиться в стихийные формы; надо не упустить момента». Однако при обсуждении на Московском комитете были высказаны серьезные сомнения в том, что Москва – в силу «полнейшей небоеспособности и расхлябанности» гарнизона – сможет стать инициатором общероссийского выступления. «Взять на себя почин, – говорил Осип Пятницкий, – нельзя. Москва может лишь поддержать выступление, когда оно где-либо начнется». Эта позиция получила большинство голосов[1012].

Получив известие о решении МК, Ленин 8 октября пишет письмо большевикам – делегатам Съезда Советов Северной области. Он повторяет все те доводы, которые излагал в предыдущих письмах – нарастание революционной волны в Европе, крах соглашательских партий в России, гигантский рост влияния большевиков, катастрофическое положение на фронте…

«А мы, – продолжает он, – получив таким образом большинство народных масс на свою сторону, завоевав оба столичных Совета, будем ждать? Ждать чего? Чтобы Керенский и его корниловцы-генералы сдали Питер немцам… Есть признаки роста апатии и равнодушия. Это понятно. Это означает не упадок революции… а упадок веры в резолюции и в выборы. Массы в революции требуют от руководящих партий дела, а не слов, победы в борьбе, а не разговоров. Близится момент, когда в народе может появиться мнение, что и большевики тоже не лучше других, ибо они не сумели действовать после выражения нами доверия к ним…

…Дело в восстании, которое может и должен решить Питер, Москва, Гельсингфорс, Кронштадт, Выборг и Ревель. Под Питером и в Питере – вот где может и должно быть решено и осуществлено это восстание, как можно серьезнее, как можно подготовленнее, как можно быстрее…

Промедление смерти подобно»[1013].

Итак, главное внимание – Петрограду, той работе по подготовке выступления, которую питерцы уже начали. Но Владимир Ильич получает и другую информацию – о заседании ЦК 7 октября…

Узнав о том, что ПК уже начал практическую подготовку восстания, и опасаясь того, что ситуация – как это случилось в июле – может вновь выйти из-под контроля, ЦК принимает решение о создании для координации действий «Бюро для информации по борьбе с контрреволюцией». От ЦК в него вошли Троцкий, Свердлов, Бубнов, от «военки» – Невский и Подвойский, а от ПК – Лацис и Москвин. Казалось бы, можно лишь радоваться тому, что создан, наконец, практический центр по технической подготовке восстания. Но у Лациса, например, почему-то сложилось впечатление, что «с нами просто ведут игру» и само бюро создано лишь для блокирования их самодеятельности. «Успокаивало только одно, – пишет он, – что мы своей горячностью заставили ЦК зашевелиться»[1014].