Читать книгу "Никон - Владислав Бахревский"

– Как зовут?

– Аксен.

– Ты, Аксен, будешь управителем всея Сибири. Радуйся, что оказался возле меня прежде других!

Аксен, хлебая вино, поперхнулся, глаза полезли прочь с лица, как рак сделался: «Был гол как сокол, а тут целая Сибирь подвалила!»

Васе от Василия Ивановича достался город Псков, Дубовая Голова, не будь дурнем, запросил грамоту. Государь нахмурился, но подумал и решил, что Дубовая Голова – человек деловой, а потому прибавил ко Пскову Новгород.

– Мне врагов моих одолеть надо, а уж там, как захватим на Москве приказы, бумаги будет сколько угодно.

Когда прикончили вторую четверть, государь поведал о своих тайных думках.

– В царях-то я про беды людские не знал. Встанешь, и несут тебе с утра такие сладости, ребята, дыхнешь – голова кругом, глотнешь – каждая кровинка так и завертится. А жевать не надо. Берешь кусок величиной с барана, поднес ко рту, а он уже растаял, а в животе и легкость и приятность. Ныне другое дело. Видя разорение моего государства, решил я открыться людям, собрать под мое знамя всех обиженных, всех голодных, всех верных и помнящих меня, своего государя, и вдарить на Москву. В моем царстве все будут довольны! Клянитесь же на кресте служить верой и правдой мне, царю Василию Ивановичу Шуйскому.

Аксен, вспомнив, что он как-никак управитель всея Сибири, полез за пазуху за нательным крестом, но тут раздался сильный насмешливый голос:

– Василий Иванович, голубчик, диво-то какое! Видать, годки твои вспять пошли!

– Чего? – рявкнул государь обиженно.

– Тебя ведь с царства годков пятьдесят тому погнали, ну не пятьдесят, не пятьдесят – сорок пять! А ты вон все какой молоденький.

– Взять наглеца!

А наглец выехал из кустов на черном коне, в черном одеянии.

Василий Иванович от великого гнева и по большой пьяности ничуточки не испугался черного человека. Сорвал шапку с головы, вдарил ею оземь. Головка у Василия Ивановича была лысенькая, остренькая, и росла на ней шишка величиной со свиной пятачок.

– Вот! – закричал говорливый мужик, воевода московский. – Вот она, царская шишка, а ты не веришь! Кто ты?

– Я – Кудеяр!

Поднял руку, и тотчас из кустов выскочила дюжина молодцов.

– Еще знаки есть?

– А как же! – не унимался воевода стольного града. – Покажи, Василий Иванович, покажи этим неучам, не упрямься!

Василий Иванович послушно встал, опустил штаны и поворотился к разбойнику задом.

– Вот они, знаки! – торжествовал московский воевода, тыча в красное родимое пятно на государевом заду.

– А ну-ка, ребята, всыпьте этому бесстыднику! Глядишь, он имя, что отец с матерью дали, вспомнит. А болтуну полдюжины за глупость!

Свистнули плети.

– Потише! – крикнул Кудеяр. – Не для битья бейте – для ума!

Московский воевода, верный государю, терпел кнут молча. Государь поорал-поорал и взмолился:

– Микита я, из беглых. Стрельцом был у боярина Ромодановского, что на Белгородской черте стоит.

– Слыхал? – спросил Кудеяр московского воеводу.

Мужик сплюнул, запустил пятерню себе в бороду.

Кудеяр спрыгнул с коня, обнял его.

– Прости за плети. Буду виноват я – ты меня выпорешь. Лжи да глупости нельзя прощать людям. За верность же твою, за крепкое слово – из нашей казны лучший тебе кафтан.

Дорогой кафтан, подбитый соболем, расшитый серебром, лег на руки мужика. Тот моргал и морщился. Не от боли, видать, в голове мысль закопошилась.

– Чье стадо? – спросил Кудеяр.

Стадо принадлежало боярину Милославскому. Управляющий послал мужиков со стадом на базар, где его поджидал перекупщик. По дороге встретился мужикам Микита-стрелец. Сначала подбил он новых товарищей продать полдюжины баранов на сторону. Продали, водки купили. Тут он и «открылся» мужикам. Втроем ходили к попу Михаилу. Попу продали корову. Пили, и Михаил признал в Миките царя Василия Ивановича Шуйского. Тогда мужики подались со стадом в лес, чтоб собрать здесь людишек и двинуть на Москву.

– Я не государь, а разбойник, – сказал мужикам Кудеяр, – но я за то, чтобы голодные были сыты, голые – одеты, разутые – обуты. Кто со мной?

– Я! – заорал Дубовая Голова.

– Мы! – крикнули молодцы.

– Я с тобой, – сказал Гришка, бывший воевода стольного града.

– Куда он, туда и я, – махнул рукой бывший воевода Рязани.

– Ребята, я ведь коваль хороший! – положил руки на грудь Микита «Шуйский».

– Нужен ли нам коваль? – спросил разбойников Кудеяр.

– А как же! – ответил за всех Аксен.

Глава 4

1

С Холопом, вернувшимся от кузнеца Егора с пустыми руками, с Аксеном и Ванькой Кафтаном, тем, что сидел в тюрьме гол, а у воеводы отхватил лучший кафтан, бродил Кудеяр по лесам, искал место для стана.

Искал место поглуше да получше, чтоб глазу было приятно, а сердцу спокойно. И такое место нашлось.

Набрели на озеро, невеликое, но и немалое, кругом лес – дерево к дереву, не то чтоб проехать – пройти трудно.

– Поставим здесь каждой семье по дворцу, – размечтался Кудеяр. – Заживем спокойно и славно.

Пошли назад разбойники и заплутались. Вышли на какую-то деревушку, к ржаному полю. А на поле карусель!

Полсотни охотников и полсотни собак гонялись за волчишкой. Один на один в лесу был бы он опасен, велик и матер. Но здесь, когда полсотни лошадей мчались по большому кругу, а по малому – клубок разъяренных, победно гавкающих псов, зверя было жалко.

– Мой старый знакомый резвится! – узнал Кудеяр Милославского.

– Подлец и подлец! – Аксен аж зубами заскрипел.

И только тут до Кудеяра дошло: по зреющим хлебам вертится бешеная карусель охоты.

Зверь уже посажен был, егеря унимали псов, и к волку с ножом подсаадашным шел главный охотник боярин Иван Данилыч Милославскяй.

Он зарезал околевающего от собачьих укусов волка, и охотники возликовали. Радостно затрубили в рог. Покрутились над поверженным и умчались пировать победу.

На убитом поле остался один человек. Молодой крестьянин. Он стоял неподвижно: никак не мог поверить глазам.

После двух голодных лет поле обещало обильный урожай. Семья ждала сытную зиму – теленка собирались пустить на племя…

Крестьянин сел на корточки. Поднимал втоптанные в мягкую землю стебли. Но, и мгновения не постояв, они валились, усатыми головками царапнув небо.

Крестьянин все поднимал их и поднимал, а они все падали и падали. Ни ропота, ни слез…