Читать книгу "Прах к праху - Элизабет Джордж"

— Когда я о нем прочла, я не могла не приехать, — произнесла я. — Как ты себя чувствуешь, мама?

Она преодолела последний лестничный марш. В это время зазвонил телефон в малой гостиной. Мать ничем не дала понять, что слышит этот звук. Телефон надрывался. Я посмотрела в ту сторону, думая, ответить или нет.

— Газеты, — проговорила мать. — Стервятники. Терзают труп.

Я увидела, что она что-то сжимает в кулаке, что-то казавшееся красным на фоне ее пепельной кожи. Мать прижала к щеке этот предмет и прошептала:

— Я не знала. Не знала, мой дорогой. Клянусь в этом. Сейчас.

— Мама, — сказала я.

— Я не знала, что ты там.

—Где?

— В коттедже. Не знала. Не знала.

Во рту у меня мгновенно пересохло, так, словно я целый месяц шла по пустыне — теперь всякое притворство между нами стало невозможно.

Единственным способом не грохнуться в обморок было сосредоточиться на чем-то помимо моих собственных, бегущих по кругу мыслей. Поэтому я сконцентрировала внимание на долгих звонках, несущихся из малой гостиной. Когда звонки прекратились, я переключилась на предмет, который мать по-прежнему прижимала к щеке. И увидела, что это старый крикетный мяч.

Лицо матери сморщилось, рука затряслась.

— Я не знала, — повторила она, не отнимая от лица истрепанного кожаного мячика. — Не знала.

Она прошла мимо меня, как мимо пустого места. Прошла по коридору в малую гостиную. Я медленно последовала за ней и нашла ее у окна — мать билась головой о стекло. С каждым ударом она увеличивала силу и при каждом ударе повторяла имя Флеминга.

Меня парализовали страх, ужас и собственная беспомощность. Что делать? К кому обратиться? Как помочь? Я даже не могла спуститься в кухню и что-нибудь приготовить, хотя она, несомненно, нуждалась в еде. Потому что, приготовив, я не смогла бы принести еду в комнату, но даже если и смогла бы, я побоялась оставить ее одну.

Телефон зазвонил снова. И мать тут же увеличила силу ударов. Я почувствовала начинающиеся в ногах судороги. Ощутила, как ослабли руки. Мне нужно было сесть. Мне хотелось убежать.

Я добралась до телефона, сняла трубку, положила ее и, сразу же сняв опять, набрала номер на барже. Я молилась, чтобы, привезя меня сюда, Крис отправился домой. Мать продолжала биться головой об окно. Дребезжали стекла. Когда на том конце раздался первый гудок, треснуло первое стекло.

— Мама! — крикнула я, когда она увеличила и силу и частоту ударов.

Услышав голос Криса, я сказала: «Приезжай. Скорее», и бросила трубку, прежде чем он успел ответить. Стекло разбилось. Посыпались осколки. Я подошла к матери. Она порезала лоб, но, похоже, не сознавала, что кровь стекает в уголок глаза, а оттуда по щеке — как слезы мученицы. Я взяла ее за руку, мягко потянула и сказала:

— Мама. Это Оливия. Я здесь. Сядь.

— Кен, — только и вымолвила она.

— Ты не можешь так с собой поступать. Ради бога. Пожалуйста.

Разбилось второе стекло. Посыпались осколки. Увидев, как заструилась кровь из новых порезов, я рванула мать к себе.

— Прекрати!

Она вырвалась и вернулась к окну. И продолжала биться о стекло.

— Черт бы тебя побрал! — завопила я. — Прекрати! Сейчас же!

Я попыталась подобраться к ней поближе, схватила за руки. Нащупала крикетный мяч, отобрала и отбросила в сторону. Он закатился в угол, под вазу на подставке. Тогда мать обернулась. Проследила, куда упал мяч. Прижала руку тыльной стороной ко лбу, отняла, увидела кровь. И тогда она заплакала.

— Я не знала, что ты был там. Помоги мне. Милый мой. Я не знала, что ты был там.

Я, как могла, довела ее до честерфилдского дивана. Она свернулась в уголочке, положив голову на подлокотник, и кровь капала на старинную кружевную салфетку на нем. Я беспомощно смотрела на мать. Кровь. Слезы. Я потащилась в столовую, где нашла графин с шерри. Налила себе, выпила одним махом, налила вторую порцию, выпила. Налив третью, зажала стакан в кулаке и, не сводя с него глаз, чтобы не расплескать, вернулась к матери.

— Выпей это, — сказала я. — Мама, послушай меня. Выпей это. Тебе придется взять стакан, потому что у меня не настолько хорошо действуют руки, чтобы держать его. Ты слышишь меня, мама? Это херес. Нужно его выпить.

Она замолчала. Уставилась на серебристую пряжку моего ремня. Я протянула ей стакан.

— Пожалуйста, — взмолилась я. — Мама, — попросила я. — Возьми.

Она моргнула. Я поставила херес на ломберный столик рядом с ней. Промокнула лоб диванной салфеткой. Порезы оказались неглубокими. Кровоточил, кажется, только один. Я прижала к нему кружево, и в этот момент в дверь позвонили.

Крис взялся за дело с присущей ему компетентностью. Бросил один взгляд на мать, растер ей руки и держал стакан у рта, пока она не выпила все до дна.

— Ей нужен врач, — сказал он.

— Нет! — Я не представляла, что она наговорит, какой вывод сделает врач, что случится дальше.

Я сбавила тон. — Мы справимся сами. У нее шок. Нужно, чтобы она поела. Потом нужно уложить ее в постель.

Мать пошевелилась. Подняла руку, посмотрела на запястье, испачканное кровью, которая, подсохнув, по цвету напоминала отсыревшую ржавчину.

— О, — произнесла мать. — Порезалась. — И начала слизывать кровь.

— Ты можешь соорудить что-нибудь поесть? — спросила я Криса.

— Я не знала, что ты был там, — прошептала мать. Крис посмотрел на нее, Хотел было ответить.

— Завтрак, — торопливо проговорила я. — Овсянка. Чай. Все что угодно. Крис, прошу тебя. Ей нужно поесть.

— Я не знала, — сказала мать.

— Что она…

— Крис! Ради бога. Я не могу спуститься в кухню. Он кивнул и оставил нас.

Я села рядом с матерью, одной рукой держась за ходунок, чтобы чувствовать под пальцами что-то прочное и неизменное.

— Ты была в Кенте в среду вечером? — тихо спросила я.

— Я не знала, что ты был там, Кен. Я не знала. — Из уголков глаз потекли слезы.

— Ты устроила пожар? Она поднесла кулак ко рту.

— Зачем? — прошептала я. — Зачем ты это сделала?

— Все для меня. Мое сердце. Мой разум. Ничто не повредит тебе. Ничто. Никто. — Она прикусила указательный палец и заплакала.

Я накрыла ее кулак ладонью.

— Мама, — произнесла я и попыталась вынуть палец у нее изо рта, но она оказалась гораздо сильнее, чем это можно было вообразить.

Снова зазвонил телефон и внезапно замолчал, почему я решила, что Крис снял трубку на кухне. Журналистов он отошьет. Тут нам бояться нечего. Но, наблюдая за матерью, я осознала, что не звонков журналистов я боюсь. Я боюсь полиции.