Читать книгу "Лес Мифаго. Лавондисс - Роберт Холдсток"

«Я должна избавиться от него. Я должна избавиться от уз, привязавших меня к нему. Я должна стать свободной».

Какое-то мгновение Таллис стояла перед домиком мертвых, обеспокоенная и неуверенная в себе. Потом, согнувшись под каменной притолокой, вошла в узкий темный коридор. Оказавшись среди костей, Таллис растерялась. При слабом свете, лившемся из дыр в крыше, она увидела, что здесь побывал какой-то зверь. На полу лежало наполовину разложившееся и растерзанное тело. В узких нишах под крышей стояли маленькие погребальные урны, лежали кучки черепов и конечностей. Таллис прошла мимо них, вглядываясь в полутьму и пытаясь нарисовать в уме полную картину хаоса, царившего в домике мертвых. В крыше непрерывно сновали птицы. На каменный пол валилась грязь. Таллис выпрямилась, огляделась и посмотрела вверх. И вскрикнула от ужаса, когда темная фигурка свесилась со стропила и повисла в нескольких дюймах от ее лица.

Странные глаза Тига голодно посмотрели на нее.

Потом он спрыгнул на пол, обошел ее и припал к земле прямо в проходе, ведущем наружу.

Таллис подождала, пока сердце не успокоится, потом огляделась и увидела часть дома, где находилась слабо освещенная каменная гробница. Подойдя к ней, она положила узелок на землю и развязала волчью шкуру. Кости ее сына увидели свет; печальное дерево, раскрошенное и обломанное после многих лет, в течение которых она таскала их через лес вместе с другими своими сокровищами.

Тиг сгорал от любопытства. Не выдержав, он подполз к ней, как осторожно приближающийся зверь. И выдохнул, когда увидел крошечные кости. Он протянул руку вперед, но заколебался и посмотрел на Таллис, остававшуюся спокойной и равнодушной. Многие годы она носила с собой смерть своего первенца. А теперь пыталась думать об этих реликвиях как о сломанной деревянной статуе, разрушенном воспоминании. Ребенок прожил всего пять месяцев… он был ненастоящим. Он был?

Невозможно забыть его крики. Взгляд его детских глаз. Забыть его внезапное спокойствие, когда лесные птицы оглашали криком сумеречный лес. Невозможно забыть чувство, что ребенок знал свою судьбу…

Тиг подобрал кусочек сломанного черепа, который раскрошился между его пальцами, распался на щепки, желтоватые дубовые щепки. Тогда мальчик схватил длинную кость, быстро поднес ее к губам, осторожно пососал и покачал головой. Не понимая, он посмотрел на Таллис. Потом опять покачал головой и почтительно положил кость обратно.

– Да, – сказала Таллис. – Его сны все еще принадлежат мне.

Она завязала узелок и отдала его мальчику. Тиг взял погребальный узел, огляделся и канул во тьме. Таллис услышала, как заскрипел отодвигаемый камень; потом заскрипел опять, возвращаясь на место.

Мгновением позже Тиг появился, ползком. Таллис с изумлением увидела, что он все еще держит узелок в руках.

Он выглядел смущенным, может быть, растерянным. Его пальцы гладили острую кость, проколовшую грубую одежду и вонзившуюся в юное тело. В глазах плескалась боль. Он встал и пошел к выходу из домика мертвых. Таллис услышала, как он неистово нюхает воздух. И плачет. Потом он вернулся, держа в руках сухую траву и два кремня. Опять уселся на землю и разжег маленький костер.

Он брал сухие деревянные кости, одну за другой, и подкладывал их в огонь. Вскоре среди мертвых забегали тени. Пламя костра отражалось в глазах мальчика, как, наверно, и в слезах, бежавших по щекам Таллис. Они сидели в молчании, пока мертвое дерево трещало и вздыхало, уходя в пепельно-серый свет другого мира.

Ближе к концу Тиг вытащил из маленького мешочка, притороченного к поясу, кусок сухой рыбы, насадил его на кость и сунул в огонь. В воздухе приятно запахло едой. Подождав несколько мгновений, Тиг лизнул рыбу, понюхал ее и передал Таллис, которая приняла подарок и съела его, задыхаясь скорее от горя, чем от жара еды.

Наверно, это часть погребального ритуала в новом мире Тига – поедание огня-жизни ее умершего ребенка, которого символизирует сожженная плоть пловца в неведомый край, – но Тиг насадил два куска и для себя, и еще облизал губы, когда рыба запеклась в пламени.

Таллис потянуло в сон. В свете угасающего костра ей казалось, что глаза Тига глядят на нее через сверкающие линзы. Какое-то время она чувствовала, что не должна спать – кто знает, что взбредет ему в голову? Но более разумный голос мягко успокоил ее, и она соскользнула в сон. Мальчик осторожно коснулся ее лица, маленькие пальцы ласково ощупали скулы и череп. Образы и воспоминания нервно задрожали, неохотно откликаясь… маска выпадает из рук… мужчина наклоняется к воде, его красная ночная рубашка намокла… он выкрикивает ее имя, с горечью и печалью…

Голос кричит:

– Быстрее! Через пустой путь! Давай, Таллис!

Ее собственный голос отвечает:

– Я не могу скакать так быстро. Я умею ездить только на пони… – Она поворачивается в грубом седле и видит лицо отца, гигантское в видении, маска прижата к груди; ее охватывает чувство неуверенности…

Потом внезапно лес сжимается вокруг нее, как будто захлопнулись лиственные ворота, отрезая ее от лета.

Жестокий ветер… Осень…

Она скачет, потом падает, Скатах смеется, виновато извиняется, помогает встать на ноги, волнуется из-за пореза на ее ноге, сажает на лошадь. Он сам забирается в седло вместе с ней, быстро целует и обнимает за плечи.

– Я сохраню тебя целой и невредимой, пока твои ноги не станут длиннее. И ты вернешься настолько быстро, что твой отец не успеет осушить свои слезы.

Она никак не ожидала, что отец увидит, как она уходит. Это нечестно. Жестоко. Но теперь, когда он увидел, она должна вернуться. Объяснить. Лошади скачут легкой рысью. Она плачет, горько, зло.

– Обратно. Отвези меня обратно…

Но Скатах и его друзья несутся вниз по течению, как подхваченные волной, все глубже и глубже в лес; хромой олень бежит перед ними, задевая рогами за низкие ветви. Иногда они переваливают через холмы, иногда осторожно едут по мелководью, исчезая в густом тумане, часто собиравшемуся над рекой. И внутрь, только внутрь, все дальше и дальше удаляясь от полей фермы Китонов.

И Таллис едет с ними. Выбирать не приходится.

Лес становится густым и молчаливым. Душная тишина опускается на зелено-желтую землю, лежавшую под пологом. Что-то шепчет вода; деревья протестуют неощущаемым ветром, коротким потрескиванием и взмахами ветвей. Тонкие лучи света танцуют на мокрых листьях папоротника и мшистых камнях. Даже олень больше не ревет, а молча бежит через полумглу подлеска и пересекает речки, спотыкаясь на скользких серых камнях; он ведет их в самое сердце леса, наклоняясь и поворачиваясь большим телом.

Холодает. Взлетают птицы, нарушая тишину. Колеблется листва, солнечный свет льется на поляны и лесные лощины, разгоняя зеленый полумрак; одна поляна сменяется другой, они все дальше уходят в древний мир.

Поле Трактли… тракт… тайный путь, известный уже тысячи лет… но поворачивает ли он назад, может ли он привести к дому?