Читать книгу "Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых - Владимир Соловьев"

Что же до литературы, из приведенных примеров читатель, надеюсь, убедился, в какую классную компанию я угодил: Плутарх, Шекспир, Достоевский, Пруст, Фолкнер и прочие. Вполне достойные ребята, хоть и сплетники. Так чего ж тогда мне стыдиться?

Без вопросов: я — писатель-сплетник.

На том стоял и стою.

Как говорил Довлатов, извиняюсь за мысли.

Поехали дальше.

Кто там на очереди?

Владимир Соловьев?

Владимир Соловьев.

Представляю его следующую книгу.

Мое поколение — от Барышникова и Бродского до Довлатова и Шемякина

ПОЖИЗНЕННАЯ ЛЮБОВЬ НАШИХ РОДИТЕЛЕЙ И ЛЕГЕНДА ДЛЯ ЛЮДЕЙ МОЕГО ПОКОЛЕНИЯ

Владимир СОЛОВЬЕВ — София НЕПОМНЯЩАЯ
tête-à-tête
Ночной разговор на Facebook

Как различить ночных говорунов,

хоть смысла в этом нету никакого?

Иосиф Бродский

Вот как всё это началось. Человек я сравнительно новый на Facebook, на самых ранних порах отбирал френдов из реальных моих знакомых, пока не понял виртуальный характер фейсбучной дружбы. Среди самых первых, пожелавших сойтись со мной ближе, была молодая москвичка София Непомнящая, которую я принял в свой дружеский круг, не заглядывая в ее curriculum vitae, — за красоту. Волоокая синеглазка, да еще с таким вдумчивым, углубленным, пытливым взглядом, что с ходу влюбился, в чем тут же ей и признался. «Это длится не более двух недель. Проверено» — ушат холодной воды на мою седую голову со стороны прекрасной незнакомки. Вот-вот, седина в голову, а бес — нет, нет, не в ребро, конечно, эвфемизм, разве что то самое ребро, из которого сделана праматерь наша Ева. Выяснилось, что я у Софии не просто второй, как обычно утешают нас девушки, а, наверное, пятитысячный френд — на пределе ее фейсбучных лимитов. Ну, чисто, мужской гарем, где я по возрасту мог бы оказаться евнухом, хотя все еще не соскочил с этого дикого жеребца. Мой друг Миша Шемякин изобразил Казанову со стоячим болтом в могиле, которую по этой причине регулярно посещают возлюбленные, чтобы получить от него post mortem то, что он давал, но не додал им при жизни.

Предсказание Софии, однако, не исполнилось, пусть чувство мое за две недели не то чтобы улеглось или охладилось, но одухотворилось, что ли, в ущерб чувственности: благодаря ее разносюжетным постам высокого интеллектуального накала. Классный блогер, но мало того, что мы сошлись с ней во взглядах, так еще и стилистически, что для меня, как писателя, важнее всего. А она та еще мастерица плести словеса: словесная лакомка. А какие притчи она выдает. Вот, например, про ауто-агрессии — об антисанкциях:

Известный русский художник Ван Гоголь вместо уха отрезал себе нос. Ван Гоголь был импрессионист и сердечник. У него сложилась импрессия, что нос у него — гулящий. Вот в сердцах-то нос и отрезал. Сократил, так сказать, за прогулы. Но сам Ван Гоголь все равно остался с носом. И еще с каким. Вот такой коан; такая дзенская загогулина. Еще и Акутагава потоптался на носе. Но это уже совсем другая история. А ухо что? Ухо оно ухо и есть.

Пояснение. Надо, конечно, было пояснить происхождение этого сюрного фантазма. Это ответ на сюрную реальность. Антисанкции часто называют «Назло маме отморожу себе нос» или «Назло теще отрежу себе ухо». Все такие общие проявления аутоагрессии получили название «бомбить Воронеж».

На каком-то этапе нашей виртуальной, а точнее — по старинке, — метафизической близости я усомнился в реальном существовании Софии Непомнящей, припомнив разного рода литературные розыгрыши — от Клары Газуль, все пьесы которой сочинил Проспер Мериме, до Черубины де Габриак, которую измыслил Макс Волошин и писал за нее стихи, много лучше своих собственных. Да еще фильм «Симона» — кинорежиссер Виктор Тарански, которого играет Аль Пачино, в отчаянную минуту, когда от него в разгар съемок уходит ведущая актриса, создает взамен виртуальную актерку: Симона становится любимицей публики, получает Оскара и начинает жить натуральной и независимой от своего создателя жизнью, а после неудачной попытки режиссера дезинтегрировать свое создание, стерев из компьютерной памяти, беременеет от него. Дела!

Усекли? Во всех случаях мужики выступают в качестве творцов женских образов — от Пигмалиона до героя имярек у Гофмана, сюжет которого довоплотил Оффенбах. А что, если за мою (пусть и не мою) Софию Непомнящую работает, прикрываясь ее именем, типа маски или камуфляжа, целый think tank? Если только вымышленная София Непомнящая не есть измышленная мной самим?

Я поделился своими сомнениями в реальности Софии Непомнящей с Софией Непомнящей, а это все равно что делиться ревностью с ревнуемой женой, что я тоже делал — неоднократно и до сих пор. Так что мне не впервой. София Непомнящая предъявила мне косвенные и прямые доказательства своего физического существования, которые не то чтобы убедили меня, а скорее утешили (и утишили) мои сомнения. Даже если обман, то возвышающий; даже если игра ложного воображения у визионера, а какое воображение не ложное? Платон мне друг, но истина дороже. Меня обманывать не надо — я сам обманываться рад. Влюбчивый Гумилев, само собой, увлекся вымышленной испанкой Черубиной и стрелялся из-за нее на дуэли с ее творцом Максом Волошиным. Про себя скажу, что я приревновал мою Черубину к сонму ее поклонников на ФБ: с юности не люблю групповуху.

Мне кажется, София крепко обиделась на мои сомнения в ее существовании и время от времени — и по сю пору, когда мы с ней неожиданно сдружились и соавторствуем в некотором роде, — возвращается к ним: поначалу всерьез, а теперь шутя, ставя себя на мое место. Вот несколько ее реплик на этот для меня до сих пор актуальный южет:

— А сомнения в моей реальности (можно и так прописать) со временем должны развеяться благодаря совершенно невероятной био и образу жизни, ее (Сони) то и дело (чуть не ежедневно, — недельно, — тут мой словарь иссякает, а язык немеет) фото из разных точек земного шара соответствуют ее пунктирному повествованию о своих перемещениях и благо (ну не «зло» же) ключениях заставляют все же поверить невероятному.

— А вы, милейший В.С., слишком сильно собой заняты и слишком мало мной увлечены, чтоб жертвовать (больше, чем ныне) свое время на чтение моих спотыкающихся проб пера, кои сама часто (по модусу вивенди) не поспеваю перечесть.

— Имхо, правильно начать, как вы и сделали, с дисклеймера: «Я сомневаюсь, а что, если меня развели, как лоха?» — «Спокуха, умник: я тоже вначале сомневался». Есть такая еврейская присказка к рассказываемой байке: «Вы этому верите? Я тоже нет. Однако о нас с вами такое не рассказывают».

— Обо мне рассказывают еще и не такое! — брякнул я.

— Но я же в Вас не сомневаюсь!

И совсем уж измываясь над Фомой неверным:

Так вот: имхо идеальную женщину можно не только запирать в шкаф (клозетов не напасешься), но просто по использованию дезинтегрировать (направив на нее дематериализатор).