Читать книгу "Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс"

Свидетельства были представлены скорее в форме литании, причем апостолический нотариус читал избранные места хроники, записанной с собственных слов обвиняемого, а обвинитель сопровождал каждую такую цитату соответствующим пунктом обвинения, exempli gratia[27]: «Кощунственное поношение святости Христианской Церкви». Нотариус зачитывал следующий пункт, и обвинитель провозглашал: «Хула на служителей Святой Церкви». Далее следовало очередное доказательство и новое обвинение: «Распространение учений, противных канонам Святой Церкви». Мы посчитали доказанным, что рассказ подсудимого был непристойным, богохульным и вредным, ибо содержал неуважительные высказывания о Христианской Вере, поощрял отступничество, призывал к измене и бунту и высмеивал наших благочестивых братьев-монахов. Кроме того, означенный Хуан Дамаскино постоянно употреблял слова, которые набожный христианин и верный подданный Короны, не может ни произносить, ни слышать.

Поскольку все перечисленные деяния являлись серьезными преступлениями против Святой Веры, обвиняемому была предоставлена возможность чистосердечно отречься от своих пагубных заблуждений, хотя, разумеется, сие не повлекло бы. за собой его оправдания, ибо все его еретические речения были записаны, а письменное слово неискоренимо. Так или иначе, когда апостолический нотариус снова зачитывал ему одну за другой избранные выдержки из его собственного повествования (exempli gratia, его языческое замечание о том, что «когда-нибудь эта хроника заменит признание в грехах перед доброй богиней Τласольтеотль — Пожирательницей Скверны») и после каждой цитаты вопрошал, подтверждает ли дон Хуан Дамаскино, что это действительно его собственные слова, обвиняемый не только не пытался отрицать это, но с полнейшим равнодушием все подтверждал. Этот человек не старался оправдаться, не просил о снисхождении, а в ответ на слова председателя суда Инквизиции о том, что его ждет суровая кара, лишь поинтересовался: «Значит ли это, что я не попаду в христианский рай?»

Ему объяснили, что действительно самым тяжким из всех наказаний будет лишение райского блаженства.

Ацтек, услышав это, лишь улыбнулся, да так, что его улыбка повергла членов суда Святой Инквизиции в ужас.

Мы как Апостолический Инквизитор обязаны были известить осужденного, что, хотя прощение его, ввиду тяжести прегрешений, невозможно, надлежащее покаяние может облегчить его участь, и в таком случае ему, в соответствии с каноническим правом и мирскими законами, придется понести меньшее наказание, viz.[28] провести всю оставшуюся жизнь в трудах на каторжных галерах Вашего Величества. Как и предписано, мы зачитали ему предложение принять покаяние: «Ныне ты зришь нас искренне скорбящими о твоем преступном упорстве и молящими Небеса о даровании тебе благодати раскаяния. Не огорчай же нас, упорствуя в своих заблуждениях и ереси, и не причиняй нам боли, вынуждая применять к тебе суровые, но справедливые законы Святой Инквизиции».

Но Хуан Дамаскино остался непреклонным: он не только не внял нашим убеждениям и просьбам, но продолжал улыбаться, бормоча при этом очередной еретический вздор относительно того, что подобный конец уготован ему его языческим «тонали».

С учетом всего этого суд Святой Инквизиции подтвердил свой приговор и официально провозгласил Хуана Дамаскино виновным, как упорного и неисправимого еретика.

Как и предусмотрено каноническим законом, в следующее воскресенье состоялось официальное и публичное объявление приговора. Хуана Дамаскино доставили из темницы и вывели на середину большой площади, где было предписано собраться всем христианам города. Посему помимо великого множества индейцев присутствовали духовные лица из всех конгрегаций, а также представители городских властей и светского правосудия, включая распорядителя, отвечающего за auto de fe[29]. Хуан Дамаскино был облачен в san-benito[30], а на голове его красовалась coroza[31] — соломенная корона позора. Сопровождал его брат Гас пар де Гайана, несший большой крест.

Для представителей Святой Инквизиции на площади был сооружен помост, с какового наш главный альгвазил огласил перед толпой официальный перечень вменяемых грешнику в вину преступлений, предъявленных ему обвинений и вердикт суда, что было также повторено на языке науатль нашим переводчиком Алонсо де Молина для присутствующих индейцев. Затем мы как Апостолический Инквизитор провели sermo generalis[32], передав признанного виновным грешника в руки мирских властей и сопроводив это обычной в таких случаях просьбой к этим властям — проявить милосердие, исполняя débita animadversione[33]: «Мы вынуждены были признать дона Хуана Дамаскино закоренелым еретиком и объявляем оного таковым. Мы вынуждены были признать его заслуживающим кары, но сейчас, передавая его для осуществления наказания в руки мирских властей и правосудия этого города, просим названные власти обойтись с ним снисходительно и проявить милосердие!»

Потом мы обратились уже непосредственно к Хуану Дамаскино с подобающей по канону и уставу последней просьбой — отречься от злокозненных заблуждений, каковое отречение дарует ему милость быстрой смерти от удушения гарротой, прежде чем его тело будет предано огню. Ацтек, однако, проявил упорство и с обычной своей дерзкой улыбкой заявил: «Ваше преосвященство, как-то раз, еще малым ребенком, я дал себе слово, что если буду однажды избран для Цветочной Смерти, пусть даже и на чужеземном алтаре, я умру так, чтобы своей смертью не посрамить своей жизни!»

Таковы, Ваше Величество, были его последние слова, и я скажу, к его чести, что грешник сей не вырывался, не умолял нас о пощаде и не кричал, когда главный альгвазил приковал его к столбу старой якорной цепью, когда вокруг него сложили костер из хвороста и когда распорядитель поднес к нему факел. По соизволению Господа и в наказание за грехи языки пламени поглотили тело этого ацтека, и он сгорел на радость Всевышнему.

За сим, подписался собственноручно всемилостивейшего нашего монарха верноподданный, неустанный поборник Веры, по обетованию обретающийся на стезе служения Господу ради спасения людских душ,