Читать книгу "Дон Кихот. Часть 1 - Мигель де Сервантес Сааведра"

— Дай-то бог, муженек, это нам вот как пригодится. А только скажи мне, что такое остров, я что-то не могу взять в толк.

— Осла медом не кормят, — отрезал Санчо, — придет время — узнаешь, да еще рот разинешь, когда твои вассалы станут величать тебя ваше сиятельство.

— Что ты несешь, Санчо? Какие такие сиятельства, острова и вассалы? — воскликнула Хуана Панса (так звали жену Санчо, ибо хотя она и не была с ним в родстве, но в Ламанче принято, чтобы жены брали фамилию мужа).

— Не все сразу, Хуана, не торопись, довольно и того, что я сказал тебе правду, пока держи язык на привязи. Между прочим могу тебе сказать, что нет ничего приятнее быть почтенным оруженосцем какого-нибудь этакого странствующего рыцаря, искателя приключений. Правда, чаще всего попадаются приключения не такие, каких бы тебе хотелось: в девяноста девяти случаях из ста все получается шиворот-навыворот. Это я на себе испытал, потому в иных случаях меня подбрасывали на одеяле, в иных лупили. Однако со всем тем до чего ж хорошо в ожидании происшествий скакать по горам, плутать в лесах, взбираться на скалы, посещать замки, останавливаться на каких угодно постоялых дворах и при этом ни черта не платить за ночлег!

Такую беседу вели между собой Санчо Панса и его жена Хуана Панса, а в это время ключница и племянница Дон Кихота ухаживали за ним, раздевали его и укладывали на старую его кровать. Он смотрел на них блуждающим взором и никак не мог понять, где он находится. Священник, сообщив племяннице, чего стоило доставить его домой, сказал, чтобы она как можно лучше позаботилась о дяде и чтобы они обе были начеку, а то, мол, он опять убежит. Тут снова подняли они страшный крик, снова стали посылать проклятия рыцарским романам, снова стали молить бога, чтобы сочинители подобных врак и нелепостей провалились сквозь землю. Одним словом, священник оставил их в смятении и страхе, ибо они полагали, что, как скоро дело пойдет на поправку, дядя их и господин тот же час их покинет, и чего они опасались, то как раз и случилось.

Однако ж автор этой истории, несмотря на то, что он со всею любознательностью и усердием допытывался, какие именно деяния совершил Дон Кихот во время третьего своего выезда, так и не мог обнаружить на сей предмет каких-либо указаний, — по крайней мере, в летописях подлинных; только в изустных преданиях Ламанчи сохранилось воспоминание о том, что, выехав из дому в третий раз, Дон Кихот побывал в Сарагосе и участвовал в знаменитых турнирах, которые в этом городе были устроены, и там с ним произошли события, достойные его неустрашимости и светлого ума. О смерти его и кончине также ничего не удалось узнать, и так бы автор ничего не знал и не ведал, когда бы счастливый случай не свел его с одним престарелым лекарем, обладателем свинцовой шкатулки, найденной, по его словам, среди развалин какой-то древней часовни, которую восстанавливали; и вот в этой-то самой шкатулке оказались пергаменты, на которых готическими буквами были написаны испанские стихи, в коих содержались сведения о многих подвигах Дон Кихота, о красоте Дульсинеи Тобосской, о наружности Росинанта, о верности Санчо Пансы и о погребении самого Дон Кихота, а также несколько эпитафий и похвальных стихов нраву его и обычаю. И те из них, которые удалось прочитать и разобрать, правдолюбивый автор этой новой и доселе невиданной истории здесь приводит. При этом за огромный труд, который пришлось положить на розыски и копанье в архивах Ламанчи, дабы вытащить помянутую историю на свет божий, автор не требует от своих читателей никакой другой благодарности, кроме того, чтобы они отнеслись к ней с таким же доверием, с каким люди здравомыслящие относятся к рыцарским романам, которые пользуются ныне таким успехом: это вполне вознаградит и удовлетворит его и подвигнет на то, чтобы извлечь и разыскать другие, если и не столь правдивые, то, во всяком случае, не менее занятные и увлекательные.

Вот первые слова пергамента, обнаруженного в свинцовой шкатулке:

Академики из Аргамасильи, местечка в Ламанче, на жизнь и на кончину доблестного Дон Кихота Ламанчского

Hoc Scripserunt[289]

Черномаза, академика Аргамасильского,

на гробницу дон Кихота

эпитафия

Скиталец, словно Грецию — Язон[290],

Прославивший ламанчские пределы;

Чудак, чей ум, как флюгер заржавелый,

И ветрен был, и столь же изощрен;

Певец, меж виршеплетов всех времен,

Быть может, самый тонкий и умелый;

Боец, настолько яростный и смелый,

Что до границ Катая[291]славен он;

Тот, кто, затмив собою Амадисов,

Гигантов, словно карликов, сражал;

Тот, кто был даме предан всей душою;

Тот, кто, вселяя зависть в Бельянисов,

Верхом на Росинанте разъезжал,

Почиет под холодной сей плитою.

Крохобора, академика Аргамасильского,

In Laudem Dulcineae De Toboso[292]

сонет

Ты, кто узрел сей толстогубый рот,

Внушительную стать и лик курносый,

Знай: это Дульсинея из Тобосо,

Которою пленился Дон Кихот.

О ней мечтал он ночи напролет,

Монтьеля травянистые откосы

И Сьерры Негры[293]голые утесы

Исхаживая, пеший, взад-вперед,

В чем Росинант повинен… О светила!

Зачем судили вы, чтоб в цвете лет

С обоими произошло несчастье?

Ее красу от нас могила скрыла,

А он, хотя узнал о нем весь свет,

Погублен ложью, завистью и страстью.

Сумасброда, остроумнейшего академика Аргамасильского,

в похвалу Росинанту, коню дон Кихота Ламанчского

сонет

На тот алмазный трон, где столько лет

Марс восседал, от крови весь багровый,

Взошел Ламанчец и рукой суровой

Над миром поднял стяг своих побед.

В столь грозные доспехи он одет,

Столь остр его клинок, разить готовый,

Что новый сей герой в манере новой

Быть должен новой музою воспет.

Британию до звезд во время оно

Отвага Амадиса вознесла,

Его сынами греки знамениты;

Но днесь Кихот введен во храм Беллоны[294],