Читать книгу "Пастырь добрый - Надежда Попова"

– Вот ты это и сказал, – пожал плечами наставник и, перехватив его взгляд, кивнул: – Ну-ка, выкладывай. О чем еще ты умолчал?

Курт ответил не сразу; минуту он сидел молча, глядя на Распятие перед собою и вспоминая другое, то, что возвышалось над алтарем в мертвой деревне…

– Я его видел, – произнес он, наконец, тихо. – Когда отец Юрген лежал мертвым, когда мы выходили из церкви… Что-то толкнуло меня обернуться. И я его видел. Он стоял там, у алтаря. Это было не видение, не бред, порожденный всем пережитым – я видел его. И когда я уже решился подойти, убедиться – двери передо мной захлопнулись…

– И?

– Я не стал пытаться открыть их. Не знаю, почему.

Тишина снова снизошла в часовню – и снова долгая, глубокая, но теперь первым заговорил духовник.

– Я тоже тебе кое-что расскажу, – сообщил отец Бенедикт уже серьезно. – При твоем прошлом расследовании, когда стало известно, что ты внедрен в среду чародеев неизвестной силы, неизвестных способностей, – ты помнишь, кто прикрывал тебя с этой стороны?

– Абиссус[225]? – уточнил Курт отстраненно, и наставник погрозил сухим узловатым пальцем:

– Пороли мы вас за такие словечки, да видно, мало… В тех стенах не только отчисленные курсанты томятся, но еще и подвизается братия; не сплошь праведники, как вы поговаривали, однако – именно их моления сохранили тебе жизнь в тот раз. Именно благодаря им ты пережил удар того чародея. Помнишь это?

– Такое не забывают, – согласился он мрачно.

– В этот раз, – тихо продолжил наставник, – выслав зондергруппу на поддержку, я снова обратился за помощью к братии. Знал, что ты опять ввязался во что-то серьезное… Но они отказали мне. Не будем молиться, было мне сказано. Все уже решено.

– Ха! – не сдержавшись, выдохнул Курт, и духовник нахмурился. – Быть может, нам с Бруно и вовсе не стоило заходить в ту деревню? Заслать туда одного только святого отца – и все… Простите, – осекся он и, зажмурившись, встряхнул головой, отерев ладонью лицо; наставник осторожно взял его за локоть, отведя руку в сторону, и указал вперед:

– Взгляни. Да, – подтвердил он, когда Курт вновь поднял взгляд к Распятию. – И это было решено. Он знал это. Но если ты полагаешь, что Христос от начала времен знал также, что будет есть вечером накануне Своего двадцать третьего дня рождения, или что в минуту Его распятия происходит на каком-нибудь отдаленном острове…

– Знаю, – не отводя глаз от изваяния перед собою, вздохнул он. – Сам все это говорил Бруно. Все это знаю. Знаю, что в январе будет холодно, но осознание неизбежности и закономерности этого не мешает тому, что этот факт мне не нравится. Мне не нравится, что что-то решено за меня, со мной – а я об этом не знаю. Что пути Господни неисповедимы для Него Самого.

– Что – зазорно служить не всесильному Богу?

– Был бы всесильным – нахрена Ему служители? – возразил Курт и спохватился снова: – Простите, отец. Четверть часа назад я говорил с агентом.

– Интересный, судя по всему, был разговор, – усмехнулся отец Бенедикт, вновь посерьезнев. – Было решено, что ты останешься жить; разве плохо? Что виновный в гибели людских душ будет наказан, что…

– …тихий провинциальный священник погибнет.

– А откуда тебе знать, что это не было его целью в жизни? – пожал плечами духовник. – Может, он с детства мечтал стать мучеником и всю жизнь искал сто́ящего повода.

«Отец Юрген, оставляя нас, сказал, что Господь ведет его по последней стезе» – вспомнились слова понурого служки; и деревянные четки в ладони… «Быть может, вы просто не пробовали?»…

– Может быть, – согласился Курт тихо, и наставник взглянул в его лицо пристально, словно увидя нечто, чего прежде в его духовном сыне не бывало. – Значит, он им стал. И – я знаю, что я видел. Поэтому…

– Да? – поторопил отец Бенедикт, когда он замялся, собираясь то ли с духом, то ли со словами. – Намерен написать рекомендацию?

– Намерен, – кивнул Курт решительно. – По представлению инквизитора процесс беатификации упрощается, я все верно помню? Если то, что он сделал, не чудо, если его деяние – не проявление святости, то что ж еще?.. Уверен, проблем с канонизацией не будет. Уже сейчас можно выслать в Хамельн кого-нибудь для сбора сведений о жизни отца Юргена; потихоньку, не говоря, для чего это делается, дабы никому не пришло в голову приврать.

– Рим упрется, – предупредил наставник, и Курт передернул плечами, отмахнувшись:

– Довольно пока того, чтобы он стал местночтимым, а там доберемся и до Рима. А сейчас – пусть добрые жители Хамельна в добровольном, разумеется, порядке скинутся на приличную часовню, посвященную святому мученику. Кроме прочего, местный священник, зачисленный в святые и принявший мучения ради спасения двух инквизиторов, несколько исправит отношение обитателей этого городишки к Конгрегации.

– Ты повзрослел, – вдруг тихо заметил отец Бенедикт, и Курт умолк, глядя в сторону, но чувствуя на себе пристальный взгляд духовника.

– Очерствел? – спустя мгновение тишины уточнил он с мрачной усмешкой, по-прежнему не встречаясь с наставником взглядом.

– Изменился, – возразил отец Бенедикт мягко. – Конечно, от шрамов грубеет кожа, от этого некуда деться, а их в твоей душе прибавилось… Но я не опасаюсь, что покров твоей души станет вовсе непроницаем. Пока я вижу лишь, что ты научаешься думать, делать и решать – сам, и наши беседы все более теряют свой прежний смысл.

– Вы… – он вскинул взгляд, и голос на мгновение осекся, – вы хотите… отказаться от меня? Передать другому духовнику? Я настолько не оправдал ваших надежд? Или…

– Нет-нет, – поспешно прервал наставник, улыбнувшись, – ты меня понял неверно. Я сказал, что они теряют прежний смысл, когда в беседах наших ты искал ответов, когда ждал совета, когда пытался выставить собственную душу на мой суд, – вот чего становится все меньше. Я от тебя не отрекаюсь, я тобой по-прежнему горжусь, но теперь наши беседы все меньше и на исповедь-то становятся похожи, а более – на рабочее совещание с увещеванием, причем не мною… Это, к слову, намек, майстер инквизитор: на исповедь не помешало бы, учитывая, что я тут успел услышать о твоей внеслужебной жизни… Куда же я от вас денусь? – усмехнулся наставник. – Вы все мой тяжкий крест до смертной доски, и захочу избавиться – не смогу.

– Если я сейчас, – медленно произнес Курт, – попрошу вас перечислить имена всех курсантов последнего выпуска – ведь вспомните каждое, отец?

– И имена, и биографию, – согласился наставник с наигранно тяжелым вздохом, постучав ребром морщинистой сухой ладони под подбородком. – Вот где вы все у меня.

– Не в первый раз замечу – когда академия создавалась, не последним аргументом к использованию таких, как я, было – «да и кто это отребье станет жалеть, случись что»… Верно?