Читать книгу "Ледяная кровь. Полное затмение - Андреа Жапп"

— Братья мои, всей своей душой и всем сердцем я считаю, что мы можем доверять словам этой женщины. Но все же ей придется дать три девятидневных молитвенных обета, чтобы Господь простил ее за столь долгое молчание. Нотариус, извольте записать вынесенный нами приговор. Монсеньор д’Отон свободен. Аньян, немедленно сообщите об этом графу.

Молодой клирик стремглав кинулся к двери, не бросив ни единого взгляда на Бернадетту Карлен, которой несколько дней назад предложил заключить столь выгодную для нее сделку.

Завтра на рассвете он отдаст ей обещанный кошелек. Через год — чтобы не вызвать подозрения — Бернадетта переедет в Шартр. Там она будет жить, не беспокоясь о завтрашнем дне.

Молодому человеку пришла в голову ободряющая мысль: право, убийство чудовища Флорена искупалось сторицей.

— Кто автор этого послания?

— Не знаю, — ответил секретарь, склоняясь еще ниже. — Один из стражников, стоящий у крепостной стены, уточнил, что его передал запыхавшийся всадник, французский гонец. Я подумал, что речь идет не о бесчисленных просителях, которые досаждают вам каждый день. Значит, к лучшему, что отправитель не стал ставить печать на воск и писать свое имя на свитке.

Гонорий Бенедетти отпустил секретаря легким кивком. Он вертел послание в руках, тщетно ища подпись. Его рот скривился от недовольства. Что это? Анонимное письмо. Какая наглость! Тем не менее он решил ознакомиться с содержанием послания. По мере того, как он расшифровывал высокий стремительный почерк, его сердце билось все сильнее. Ему казалось, что в его мозг вонзались острые лезвия. Он был вынужден по несколько раз перечитывать невыносимые слова прежде, чем до него доходил их смысл.

Ваше святейшество!

Мы сочли необходимым сообщить Вам о кончине мадам Од де Нейра, которая, как нам сказали, была Вашим другом. Произошел ужасный несчастный случай. Похоже, мадам де Нейра случайно потревожила улей, а вырвавшийся оттуда рой набросился на нее.

После заупокойной мессы в соборе мадам де Нейра похоронили в Шартре, где она и жила.

Вот и все. И ничто. Бесконечное ничто. Мысли вылетели из головы, в груди перестало биться сердце. От острой как клинок боли камерленго почти лег на стол. Широко открыв рот, он глотал воздух, но все равно задыхался. В его памяти ожило множество ужасных картин, отвлечь его от которых были способны лишь миндалевидные изумрудные глаза. Вдруг его оглушил бесконечный стон. Сначала он даже не понял, что этот стон вырвался из его груди. Ручьем потекли слезы. От них стала мокрой рука, на которую он, словно отчаявшийся ребенок, положил голову. Неужели все, за что он столько лет боролся, действительно не имело никакого смысла? Неужели он с самого начала заблуждался? Неужели Господь послал ему последнее предупреждение?

Бенедикт, которого он любил как брата, даже сильнее, чем своего старшего брата по крови, Бенедикт, умерший у него на руках. Од, лучезарная Од, спасенная им от топора палача в Осере и теперь погибшая по его вине. Он запретил себе представлять это прелестное лицо распухшим от яда. Два человека, которых он искренне любил. Два человека, которые были способны сделать его дни радостными.

Один-одинешенек. Его жизнь превратилась в зловещее кладбище, по которому он бродил в полном одиночестве. Ни один нежный призрак не сопровождал его, блуждавшего среди безымянных, ничего не простивших могил. Такова была цена его проклятия. Он хотел спасти людей от самих себя во имя любви к божественному агнцу. Но вместо этого он уничтожил единственное, что оставалось у него непорочным: свою бесконечную нежность к Бенедикту, свою неизмеримую потребность в Од. Странно. Он, никогда не страдавший корыстолюбием, никогда не интересовавшийся ни деньгами, ни славой, ни даже властью, оказался один в королевстве теней, созданном его собственными руками и крепко запертом на засов. Этот лабиринт ловушек, уловок, гротескных отвратительных масок сегодня вызывал у него стойкое омерзение.

Огромная, бесконечная печаль. Печаль титана, вдруг осознавшего, что власть ускользнула из его рук. Печаль старика, который, оглянувшись назад, понял, что оставил за собой пустыню. Пустыню и ничего другого.

Камерленго выпрямился и вытер лицо обшлагом рукава, пытаясь сдержать рыдания, упрямо вырывавшиеся из груди.

Что прошептал Бенедикт XI перед смертью? «Свет, я вижу Свет. Он заливает меня... До встречи у Господа, мой милый брат». А потом пальцы Папы сильно, словно тиски, сжали руку Гонория. Но вдруг они разжались, оставив камерленго совсем одного в этом мире.

Что Од сказала ему во время их последней встречи, когда он любовался ее улыбкой, всегда приносившей ему спокойствие? «Значит, вы обрекаете нас на несовершенный мир?» И на какое-то мгновение грусть заставила потускнеть лучезарный взгляд изумрудных глаз.

«Ненаглядный агнец, я не могу больше заблуждаться. Признаюсь, моя слепота сравнима лишь с моим упрямством. Я так Тебя люблю. Прости меня, что я разочаровал Тебя, не понял смысла тех знаков, что Ты любезно посылал мне в своем бесконечном великодушии. Но, как ни странно, я и сейчас уверен, что был прав: только порядок, установленный нами, может спасти людей от хаоса. Но я всего лишь насекомое. Мне ведомо лишь прошлое и настоящее. Ты же знаешь будущее. Ты есть будущее. Но будет ли оно озарено Твоей славой, или оно превратится в кровавую баню? Не знаю. Странно, но это больше не имеет значения, поскольку Ты указал мне, что я не принадлежу к числу тех, кто установит будущее. Что касается всего остального, моих кровавых преступлений, в совершении которых я признаю себя виновным, то я с нетерпением жду Твоего приговора и наказания. Заплатить за все. Отделаться от угрызений совести. Заснуть наконец».

Когда-то, целую вечность назад он объяснил это Бартоломео. В нашей мелочной жизни существуют великолепные моменты, которыми мы совершенно напрасно пренебрегаем. Причиной этому служат смехотворная человеческая поспешность в выводах и амбициозное желание считать себя эталоном времени. Эти моменты служат замками нашего существования. Едва мы перешагиваем через порог, как двери прочно закрываются, оставляя нас без надежды, без желания повернуть назад.

Гонорий Бенедетти откинулся на высокую спинку кресла и закрыл глаза. Он тщательно обдумывал наступивший момент. Без всякого удовольствия, без малейшего страха. В простой уверенности, что время остановилось.

Он взял в руки длинный стилет, которым вскрывал печати, и залюбовался резной, словно кружево, рукояткой из слоновой кости. Подняв робу, он взглянул на дряблую белую кожу бедер. Ощупывая пах, он наконец почувствовал, как под пальцами медленно бьется его кровь, и спокойным движением вонзил в это место острие стилета. Резкая боль уже не принадлежала ему. Теплый карминовый поток обагрил бедро и лениво потек по икре. Потом из раны вырвался еще один поток. Сначала он хотел сосчитать их, но потом передумал. Он предпочел еще раз вернуться к улыбке Од, к тихому и порой неуверенному голосу Бенедикта, к креветкам, которые они ловили вместе с братом, к гортанному смеху матери.

Неожиданно пришедшая в голову неуместная мысль заставила его рассмеяться: секретарям и камердинеру придется немало потрудиться, чтобы замыть красное пятно, разливавшееся по ковру. Им придется выкручиваться, чтобы не осквернить его память. И тогда Климент V сможет сообщить, что его возлюбленный брат умер от сердечной слабости в полном согласии со своей душой.