Читать книгу "Из Америки - с любовью - Андрей Уланов"

Простирается ли твоя благодать и на эти миры, господи? Я не прошу ответа. Я буду верить, что это так.

В эти последние секунды песни я понял вдруг, как должен переводиться ее рефрен.

– Да пребудет! – прошептал я и добавил мысленно от себя: – Вовеки Россия!

Музыка стихла, и остался только ровный гул моторов. Мы летели домой.

Эпилог

Околоземная орбита,24 июня 1989 года, суббота.Анджей Заброцкий

Я попытался подбородком поправить патрубок с изотоником и выругался сквозь зубы – ничего не получилось. Господи боже на небеси, как хочется пива! Хотя что значит – на небеси? А где я сам? Эй, Янусь, слышишь, я тоже лечу, выше, чем тебе хотя бы снилось!

Я старался все время держаться так, чтобы голубая громада Земли оказывалась внизу, в смысле у меня под ногами. Иначе начинало мерещиться, что я падаю. Вот же как интересно человек устроен – висишь на орбите, как Магометов гроб, не падая, и все равно под ложечкой посасывает. Хорошо еще, что только посасывает. Моего дублера так и не смогли приучить к невесомости. Его все время тошнило, а на орбитальной станции это чревато осложнениями.

И вот теперь я лечу в нескольких сотнях верст над Землей, а рядом парит в пространстве черная снизу и огненно-белая сверху глыба, на которой выросли на удивление изящные цветы-антенны. Если бы поверхность планеты под ногами не проворачивалась медленно-медленно, можно было б подумать, что нас – то есть меня на «троне» и спутник – замуровало в хрустале.

Я поманипулировал гироскопами, и «трон» закрутился, меняя ориентацию. Хватит и того, что меня незаметно вывели на орбиту британского орбитального фотографа. Маневр приближения мне предстояло выполнять самому, вручную, без помощи вычислителей, сохраняя полное радиомолчание, чтобы господа лимонники, не приведи господи, не отвлеклись.

По другую сторону земного шара в этот момент второй такой же сателлит проворно разбирали на части наши ребята из космической охраны. Крепкие ребята, к невесомости привычные. Нет, чтобы им поручить мое дело! Так ведь нельзя. В дела военной контрразведки всяким там пехотинцам, пусть даже космическим, лезть не след.

Всего сателлитов было шесть, но опыт предполагалось произвести на одном. Эти маленькие шедевры техники теоретически нельзя было подчинить вражьей воле. Что бы ни случилось, они будут продолжать фотосъемку и отсылать кодированные по Гастингсу (то есть недешифруемые в принципе) снимки в штаб британской армии. Их можно было только взорвать, но каждый сбитый английский сателлит вызывал уничтожение одного нашего. В российском Генштабе считали, что игра свеч не стоит и наличие свежей информации о противнике стоит того, чтобы этот самый противник и твои передвижения мог отслеживать не менее оперативно. И так было, пока какая-то ученая шишка не проявила инициативу.

А в результате меня полгода натаскивали управлению этим самым «троном» – креслом с ракетными двигателями и гироскопами, чтобы я мог, пользуясь дипломатической суматохой, незаметно приблизиться к сателлиту и…

Магнитная защелка намертво впилась в стальной корпус фотографа. Недодумали господа британцы. К титану так просто не присосешься. Я запустил лебедку на сматывание и скосил взгляд на часы, пристроенные для удобства на внутреннюю сторону шлема. Осталось мне полчаса на все про все.

В невесомости нельзя торопиться. Забыв про это правило, а как не забыть, когда секунды прыгают под самым носом? – я попытался дотянуться до спутника прежде, чем основные защелки соединят мой «трон» с его обшивкой. Ничего, конечно, не получилось, зато у меня ушло еще две минуты на гашение углового момента. Поспешишь – людей насмешишь.

Остальное было уже делом техники. Главное – не запутаться в страховочном фале. Я залез внутрь корпуса, пользуясь ремонтным люком, аккуратно извлек твердотельный блок, поблескивающий контактами, в бледном свете фонарика отыскал нужное соединение, примерился и одним движением разорвал контакт. Уф! Слава богу, вакуум не заварил разъема. Потом вставил блок между разъемами и снова подключил. Посмотрел на часы. Как раз вовремя. Мы пролетали над Центральной Африкой, где вряд ли найдется хоть что-то интересное для Интеллидженс сервис. Соответственно, и секундный перерыв в передаче может пройти незамеченным. А даже если и не пройдет – все будет списано на переключения ретрансляторов.

Теперь самое веселое. Вывести провода наружу, подключить неуклюжий блок питания (еще бы не неуклюжий – на Земле я бы его не поднял) и антенну. Вот и все.

Разумеется, если бы не безвестные разведчики, добывшие схемы этого спутника, ничего бы у нас не вышло. Вместо того чтобы мучиться над дешифровкой алгоритма Гастингса, контрразведка послала некоего капитана Заброцкого поместить между камерой и передатчиком прерыватель с обратной связью. Теперь мы сможем не только прервать при необходимости поток сведений от фотографа, но и передавать дезинформацию по тому же каналу.

Я в последний раз полюбовался на дело рук своих, потом неуклюже забрался на «трон» и отключил магниты.

Санкт-Петербург,22 сентября 1989 года, суббота.Сергей Щербаков

Это было не совсем обычное награждение. Если бы хоть одна разведка враждебных держав знала, что творится сейчас в одном из залов малого Ораниенбаумского дворца, то мои сослуживцы еще долго выгребали бы из всех щелей адские машинки, и никакой церемонии, тем более с участием его императорского величества, конечно, не случилось бы. А потому само обилие гостей служило лучшим доказательством безупречной работы Третьего управления.

– Сергей Александрович! – Быстрым, летящим шагом ко мне подошел Федор Малиновский-Россель. Граф Малиновский-Россель. – Как я рад видеть вас здесь!

– Благодарю, ваше сиятельство, – учтиво ответил я. – Позвольте представить вам мою супругу, Елизавету Карловну. Эльза – граф Малиновский-Россель.

– Знакомство с вами – большая честь для меня, – прошептала Эльза, страшно смущаясь и опуская взгляд. Меня это не удивило – граф выглядел как воплощение аристократического шика, и, не зная истории его семейства, никто не догадался бы, что титулом своим этот лощеный придворный обязан подвигам отца – покорителя Индии и родословной своей похвалиться не может. Кстати же, и образ франта и эстета был весьма обманчив, хотя культивировал его граф Малиновский с превеликим тщанием.

Анджея я увидел сразу, как только он вошел в зал. По правде сказать, это было не так уж и сложно – Анджей вошел под руку с супругой, и я, как, впрочем, и большинство присутствующих, сначала увидел именно ее.

Госпожа Екатерина Заброцкая – я по старой памяти по-прежнему называл ее Кейт, хотя в последние годы мне, по долгу службы, все чаще приходилось слышать о Екатерине Стервозной – выглядела действительно великолепно, эффектно выделяясь в своем простом черно-белом платье на фоне увешанных бриллиантами светских дам. В отличие от нее, Андрей, в скромном штатском костюме с одиноко поблескивающим «Владимиром», совершенно терялся среди придворных франтов.