Читать книгу "Первое кругосветное путешествие на велосипеде. Книга первая. От Сан-Франциско до Тегерана. - Томас Стивенс"

чрезвычайно крутой подъем, но довольно легкое восхождение по сравнению с множеством горных перевалов в Малой Азии, потому что поверхность достаточно гладкая, а к вершине ведет древняя каменная дорога.

Новый и восхитительный опыт ждет меня на вершине перевала. Вид на запад - это откровение горных пейзажей, совершенно невероятный и новый в моем опыте, который сейчас вряд ли можно назвать неизменными. Я, кажется, полностью возвышаюсь над поверхностью земли и смотрю вниз сквозь прозрачные, неземные глубины на сцену вечно меняющейся красоты. Пушистые тучки лениво плывут над долиной далеко под моей позицией, создавая на ландшафте панорамную сцену с постоянно меняющимися тенями. Сквозь эфирные глубины, так чудесно прозрачные, серовато-серые предгорья, извилистые ручьи, окаймленные зеленью, и Миана с ее мечетями с голубыми куполами и изумрудными садами представляют собой фантастический облик, как будто они сами плывут в нижних слоях пространство, и постоянно изменяются.

На явно недоступной скале на севере возвышается древний оплот грабителей, господствующий над перевалом. Это естественная крепость, требующая от человека лишь нескольких последних штрихов, чтобы сделать ее неприступной в те дни, когда было возможно сохранять цитадель грабителей. Из-за того, что его стены и зубцы в основном возведены природой, персидское крестьянство называет крепость Perii-Kasr, считая, что она была построена феями. Спускаясь по восточному склону, я спугнул серую ящерицу, почти такую же большую, как кролик, греющуюся в солнечных лучах. Она бодро скрывается в скалах, будучи побеспокоенной.

Пересекая Сефид Руд на полуразрушенном кирпичном мосту, я пересекаю следующий ряд невысоких холмов, в породе которых я замечаю обилие слюды на поверхности. Затем спускаюсь на широкую, гладкую равнину, простирающуюся на восток без каких-либо высоких возвышений насколько хватает зрения. На этой равнине без крова меня настигает яростный ураган. Он внезапно наступает с запада, скрывая еще недавно видимые горы Кофлан Ку за чернильной завесой, наполняя воздух облаками пыли, и в течение нескольких минут делает необходимым прижаться к земле, чтобы не быть унесенным ветром.

Сначала начинается дождь, а потом град, небесная артиллерия эхом отражается в горах Кофлан-Ку и катится над равниной, словно стряхивая градины, как плоды с ветвей облаков, и вскоре я окутан грохочущим, безжалостным ливнем града, достаточно сильным, чтобы чувствовать каждый удар.

Разбить мою палатку было бы невозможно из-за ветра и внезапности его появления. Через тридцать минут или даже меньше все кончено. Солнце снова светит, становится тепло, рассеиваются облака и земля превращается в испаритель, который окутывает все паром. Через час после того, как прошел дождь, дорога снова становится сухой, и по равнине по ней, в основном, отлично катится.

Около четырех часов я добираюсь до довольно крупной деревни Серчам. Здесь, как и в Хаджи Аги, я сразу становлюсь яблоком раздора между конкурирующими khan-jee, желающими заполучить меня в качестве гостя, при условии, что я останусь на ночь.

Однако их беспокойство бессмысленно, поскольку на восточном горизонте можно наблюдать скопления знакомых черных точек, которые пробуждают приятные воспоминания о ночи, проведенной в курдском лагере между Оваджик и Хой. Я остаюсь в Серчаме достаточно долго, чтобы съесть арбуз, покататься против моей воли, по неровной земле, чтобы успокоить толпу, а затем вырваться в лагерь курдов, который, очевидно, расположен недалеко от моего правильного курса. Похоже, что в горах шел сильный дождь, а к востоку от Серчама не шел дождь, потому что в течение следующего часа я вынужден раздеться и перейти вброд несколько ручьев, стекающих по ущельям, которые до шторма были в пыли глубиной в дюйм, приближающиеся склоны еще пыльные. Это небольшое происшествие заставляет меня благодарить судьбу за то, что я смог опередить сезон дождей, который начнется немного позже.

Направляясь в куридский лагерь, прилегающий к тропе, я направляюсь к одной из палаток. Прежде чем дойти до него, меня встречает пастух, который протягивает мне горсть сушеных персиков из кошелька, подвешенного к его талии.

Вечерний воздух прохладен с подозрением на мороз, и обитатели палатки сидят на корточках у дымящегося тезека. Они неряшливые и довольно непритязательного вида, но, будучи инстинктивно гостеприимными, они подвигаются, чтобы радушно принять меня у костра. сначала мне кажется, что я ошибаюсь, думая о них, как о курдах, потому что в них нет ничего опрятного и аккуратного моих ранних знакомств с ними. Напротив, они почти так же отвратительны, как и их оседлые родственники из Деле-Баба, но небольшой опрос снимает все сомнения в том, что они являются курдами. Они просто плохо обустроенное племя, без какой-либо идеи экономии и лишенное хорошего управления.

Они, очевидно, были в Тебризе или где-то в последнее время и вложили большую часть доходов от сезонных стрижек в трехлетние сушеные персики, которые настолько тверды, чтобы гремят, как галька. Множество этих пищевых продуктов разбросано по всей палатке и служит сиденьями, подушками и предметами общего назначения для молодежи, чтобы валяться, прыгать и разбрасывать их. Кажется, что все в лагере жуют эти персики и абсолютно бессмысленно их разбрасывают, потому что их много. В каждом мешке есть дыры для пальцев, из которых все достают и рассыпают персики в бессмысленном пренебрежении будущим.

Похоже, что почти все страдают от воспаления глаз, которое усугубляется приседанием над густо дымящим тезеком. И один несчастный на вид старик стонет и корчится от боли в животе.

Лениво слоняясь по палатке в течение всего дня и жуя эти высушенные персики, этот старикан почти привел себя в несчастное состояние мула Йосемитской долины, который ворвался в палатку и съел половину бушеля сушеных персиков. Когда охотники вернулись в лагерь и задались вопросом, что за мародер посетил их палатку и украл персики, они услышали громкий взрыв позади палатки. Быстро выскочив, они обнаруживают остатки несчастного мула, разбросанные во все стороны.

Конечно, ко мне обращаются за помощью, я рад, что наконец-то нашел кандидата на мои услуги в качестве хакима, чью болезнь я могу излечивать с некоторой долей уверенности. Чтобы быть уверенным вдвойне, что мои усилия будут не напрасны, я даю страдальцу двойную дозу, а утром испытываю удовлетворение, обнаружив, что он полностью освобожден от страданий.

Кажется, что среди этих людей нет порядка или чувства хороших манер. У нас есть хлеб и полуготовые персики на ужин, но пока они готовятся, невоспитанные юноши постоянно вылавливают их из котлов, не встречая никаких нареканий у своих старших за это. Когда наступает время сна, все захватывают стеганые одеяла, персиковые мешки и т. д. и ползут, туда где могут разместиться с относительным теплом и комфортом. Трое мужчин, две