Читать книгу "Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг. - Сергей Михайлович Сергеев"

Грозного. Большевистский переворот и большевистское владычество есть социальная и политическая реакция эгалитарных низов против многовековой социально-экономической европеизации России».

Разумеется, коммунисты и не думали сознательно продолжать и творчески развивать «московскую» традицию; более того, они искренне считали, что искореняют наследие «проклятого царизма». То, каким образом вместо «власти трудящихся» получилась ещё одна инкарнация самодержавия, требует специального дотошного пошагового исследования. Пока же можно выделить два основных фактора этого процесса. Во-первых, политическую культуру большевизма, изначально, ещё со II съезда РСДРП, ориентированную на жёсткий централизм. Во-вторых, рыхлость, неструктурированность русского общества, неспособного этому централизму противостоять, привычку подавляющей массы населения подчиняться грубой силе. Во время смуты, наступившей после падения монархии, большевики оказались единственным политическим субъектом, готовым буквально на всё ради достижения и захвата власти. Говоря словами Короленко, «[л]ишённый политического смысла, народ… подчинился первому, кто взял палку». Или, как более грубо выразился в дневнике 1920 г. историк Ю. В. Готье, «„народ-богоносец“ будет всегда повиноваться тому, кто его умеет бить по морде». М. М. Пришвин в дневнике 1919 г. отметил: «И всё-таки при общем стоне идея коммуны у мужиков не встречает другой уничтожающей идеи. Когда слышится голос против: „Какая же это жизнь — по приказу?!“, то его встречает другой: „Ну а когда мы жили не по приказу?“». Таким образом, в новых условиях воспроизвелась старая русская политическая конфигурация: сильная власть — слабое общество. Набор управленческих приёмов первой в отношении второго приблизительно всегда один и тот же. Добавим сюда и ликвидацию большевиками образованного класса — проводника и хранителя ценностей европейской культуры, оппонента самодержавия, с которым оно в последние десятилетия существования считалось всё более и более.

Впрочем, нужно уточнить, что с середины 1930-х гг. Сталин начинает активно подчёркивать преемственность СССР с предшествующими этапами русской истории. Тенденция эта расцвела во время Великой Отечественной войны и среди прочего привела к реабилитации… Ивана Грозного. О нём был снят знаменитый фильм С. М. Эйзенштейна, причём сама его идея принадлежала лично Сталину, он же утверждал сценарий. Как известно, вторая серия картины была положена на полку. «Отец народов» в 1947 г. прямо сказал создателям фильма, что ему там не понравилось: «Царь у вас получился нерешительный, похожий на Гамлета… Все ему подсказывают, что надо делать, а не он сам принимает решения… Царь Иван был великий и мудрый правитель… Мудрость Ивана Грозного состояла в том, что он стоял на национальной точке зрения и иностранцев в свою страну не пускал, ограждая страну от проникновения иностранного влияния… Одна из ошибок Ивана Грозного состояла в том, что он недорезал пять крупных феодальных семейств. Если он эти пять боярских семейств уничтожил бы, то вообще не было бы Смутного времени. А Иван Грозный кого-нибудь казнил и потом долго каялся и молился. Бог ему в этом деле мешал… Нужно было быть ещё решительнее». Ранее в Постановлении Оргбюро ЦК ВКП(б) о кинофильме «Большая жизнь» (1946) говорилось о «прогрессивном войске опричников Ивана Грозного». Невозможно теперь установить, держал ли Сталин в голове опыт опричнины, когда развязывал Большой террор, но само его восхищение первым русским царём глубоко симптоматично (напомню о культе последнего среди Романовых, по крайней мере, вплоть до Анны Ивановны).

Конечно, официальная советская идеология не имела ничего общего с православным традиционализмом московских царей, «просвещённым абсолютизмом» или консервативным романтизмом российских императоров. Конечно, у русских монархов не было в руках таких эффективных инструментов управления, как компартия и ВЧК/ОГПУ/НКВД/КГБ. Конечно, количество жертв опричнины несоизмеримо с числом расстрелянных во время Большого террора. Конечно, ни один русский венценосец никогда сознательно не морил своих подданных голодом, как это делал Сталин с гражданами СССР в 1932–1933 гг. Конечно, ни в Московском государстве, ни в Российской империи никогда полностью не ликвидировался институт частной собственности. Но всё же основы русской власти под серпом и молотом остались теми же, что и под двуглавым орлом: произвол и надзаконность. А уникальная людоедская жестокость 1917–1953 гг. объясняется как квазирелигиозным фанатизмом партии-секты (о большевиках как о милленаристской секте см. в недавней книге Юрия Слёзкина «Дом правительства»), так и личными свойствами её вождей, прежде всего Сталина, «дикого человека Кавказа во всей наготе» (М. М. Пришвин).

Постепенное и неизбежное «обмирщение» партии и смена поколений в её руководстве привели к резкому снижению градуса репрессий. Расстрелы, подобные новочеркасскому, в Российской империи бывали неоднократно, расправы с диссидентами не слишком отличались от преследований вольнодумцев при Николае Павловиче. Поздний СССР остался страной несвободных людей, но ничего подобного коллективизации или Большому террору было в нём уже невозможно. «Монархия» обрела более мягкие формы (с тенденцией к олигархии), но стабильно сохранялась вплоть до крушения СССР. В июле 1957 г. историк С. С. Дмитриев отметил в дневнике: «…существовавший и существующий общественно-политический порядок и экономический строй СССР не могут быть без диктатуры партии, а партия покоится на диктатуре ЦК, а в последнем первый секретарь устанавливает непререкаемо, каковы сегодняшнее содержание и формы диктатуры, что сегодня является истиной и что надлежит признавать ложью. Положение первого секретаря есть положение папы римского в католической церкви. Пока он жив и на посту первого секретаря, он непогрешим. Только его посмертный (в отношении физическом или политическом смысле касательно его) преемник на этом посту вправе установить его ошибки, размеры и характер его посмертного культа».

В результате новой смуты в 1991 г. одряхлевший коммунизм пал. На глазах автора этих строк в России за тридцать лет изменилось много чего, но система верховной власти после недолгого демократического поворота вернулась на свою столбовую дорогу, и, похоже, подавляющее большинство россиян это вполне устраивает. Возможно, так произошло потому, что политическую жизнь страны продолжают определять люди, сформировавшиеся в СССР? Возможно, когда произойдёт смена поколений, сам собой изменится и политический строй? А может, мёртвый так и будет дальше хватать живого и тень Ивана III останется нашим вечным спутником? Автор честно признаётся, что не знает ответов на эти мучительные вопросы.

Примечания

1

Вебер М. Основные социологические понятия // Социологическое обозрение. Том 7. № 2. 2008. С. 125 (Пер. А. Ф. Филиппова).

2

Фуко М. Воля к истине. По ту сторону знания, власти и сексуальности. М., 1996. С. 193.

3

Вебер М. Указ. соч. С. 125.

4

Вебер М. Указ. соч. С. 125.

5

Бурдье П. О государстве. М., 2016. С. 50.

6

Манн М. Источники социальной власти. T. 1. М., 2018. С. 80.

7

Жуеенелъ Б. де. Власть: Естественная история её