Читать книгу "Книга Странных Новых Вещей - Мишель Фейбер"

— Кому мне следует объяснить, как ими пользоваться? — спросила она.

— Я разбираюςь больше, — сказал Любитель—Один.

— Тебе, значит, — согласилась Флорес дружеским деловым тоном.

Коробка, как всегда, была забита смесью фирменных лекарств в фабричной упаковке и аналогов без этикеток. Флорес вытаскивала каждую пластмассовую бутылочку, коробку или тюбик, поднимая их подобно молотку на аукционе, объясняла назначение, а потом укладывала лекарства обратно.

— Я не фармацевт, — сказала она. — Но все, что надо, написано на этикетках и в инструкциях. Ваше дело рассказать нам, что работает, а что нет. Без обид, но тут происходит слишком много таинственного. Давайте избавимся от секретов и подойдем к делу более научно. Сможете?

Любитель—Один молчал несколько секунд, фокусируясь на создании, стоящем с ним лицом к лицу.

— Мы благодарны за лекарςτва, — сказал он в конце концов.

— Это замечательно, — ответила Флорес терпеливо. — Но послушай, вот коробочка сумицина. Это антибиотик. Если вы подхватите инфекцию мочеполовой системы или кишечника, то это излечит. Но если вы принимали много сумицина в прошлом, он не будет работать, Тогда вам следует принимать амоксициллин. Вот эти два пакета с амоксициллином непатентованные.

— Имя, от которого вςе другие имя проиςходяτ, — сказал Любитель Иисуса—Один.

— Это верно. Теперь вот что. Амоксициллин хорош, если вы его никогда не принимали, но если организм привык к нему, тогда лучше это фиолетовое, аугментин, в нем есть еще кое-что, помогающее при привыкании.

Флорес положила аугментин обратно в коробку и почесала нос обезьяньим пальцем.

— Послушай, мы не можем стоять здесь весь день и обсуждать за и против каждого антибиотика в коробке. Но нам совершенно необходимо связать специфические лекарства и конкретные проблемы. К примеру, возьмем тебя. Ты болен?

— ςлава Господу, неτ, — сказал Любитель—Один.

— Ладно, приведи кого-нибудь, кто реально болен и может говорить.

Наступила пауза.

— Мы благодарны за лекарςτва, — сказал Любитель— Один. — Мы приготовили еду вам. — Тон его был нейтрален, но все же в нем можно было услышать упрямство и даже угрозу.

— Здорово, спасибо, мы займемся этим через минуту, — ответила Флорес непоколебимо. — Но может, сначала приведешь кого-нибудь, кому нужны антибиотики? Как я упоминала, я не фармацевт. Я не доктор. Все, чего я хочу, — это познакомиться поближе с вашим народом.

Пока эти двое пререкались, все больше оазианцев покидали убежище. Питер сообразил, что, должно быть, они всегда там прятались в прошлом, когда происходили эти обмены, но у них не хватало смелости обнаружить себя. Что же особенного было во Флорес? Запах, может? Питер повернулся к Тушке. Тушка подморгнул.

— Повинуйся могучей Флорес, — сказал он насмешливо. — А то не поздоровится.

Как только стало ясно, что обмен займет какое-то время, Питер позволил себе отлучиться и пошел через тундру к церкви. Стоял довольно ветреный день, и дишдаша хлестала по лодыжкам, однако ветер оказался полезен, уменьшая влажность и создавая иллюзию свежего кислорода. Внутренняя сторона подошв сандалий уже скользила от пота. Он поглядел на них, не останавливаясь, и вспомнил ощущение ходьбы по снегу в сапогах на толстой подошве промозглым январским утром в Ричмонд-парке, когда он гулял с только что разведенным отцом, курившим сигарету неподалеку. Образ исчез так же внезапно, как и появился.

И сейчас, и раньше, когда он пересекал пустошь, направляясь к церкви, построенной им и его паствой, он оборачивался, чтобы проверить, следует ли за ним Любитель—Один. В этот раз за Питером никто не шел, но маленькие фигурки около машины СШИК стали неразличимы из-за помутнения пересекающихся воздушных потоков.

Когда он достиг церкви, то вытянул руки и распахнул дверь, полагая, что церковь пуста. Но нет. Там собралось пятьдесят или шестьдесят ярко окрашенных душ, уже сидящих рядами, как если бы их пригласили заранее. Не вся община, но приличная ее часть, учитывая, что они собирались молиться сами, без пастора. Многие из них работали на полях белоцвета в день падения Питера и стали свидетелями того, как пронзалась его плоть, наблюдали, как зубы хищника искалечили его так ужасно, что надежды на спасение не было, даже если прибегнуть к Технике Иисуса. Может, они даже собрались отпевать оτζа Пиτера — и вот он собственной персоной, нежданным гостем.

По толпе пошел изумленный шепот. Потом зыбь восторга зарядила воздух, заняла ощутимое пространство, ударилась о стены, угрожая приподнять крышу. Если бы он захотел, в этот момент он мог бы сделать с ними все что угодно, мог бы повести их куда угодно. Они всецело принадлежали ему!

— Боже благослови наше единение, оτеζ Пиτер! — восклицали они, сначала по отдельности, а потом хором.

Каждый голос усиливал печаль в его сердце все больше и больше. Их вера воспарила к Небесам, а он пришел, чтобы утопить ее.

Дверь за ним захлопнулась с глухим звуком, ее хорошо смазанным петлям помог ветер. Обильный свет лился в окна, освещая покрытые головы Любителей Иисуса, так что они сверкали, словно пламя свечей под иконостасом. Когда он проходил по рядам, сюрреалистический монтаж картин на потолке давил на него всей своей тяжестью. Прекрасный розовый Иисус Любителя—Двенадцать, идущий рука об руку со сверкающим седым Лазарем, голубая и желтая сцена Рождества, Мария Магдалина, изрыгающая эманации дьявола, Фома неверующий Любителя—Шестьдесят Три... и, конечно, изображение воскресшего Христа и его женщин, надежно висящее на своем месте, закрепленное с особой тщательностью после того, как картина изуродовала художницу. Чучело в набедренной повязке, такое отличное от доброго mensch[51]в христианской традиции, неожиданно внушило ужас. Сверкание света там, где должна быть голова Христа, дыры в форме глаз на Его руках, подобных лучам морской звезды, — все, в чем Питер прежде видел подтверждение того, что Бог не ограничен иконографией одной расы, теперь поразило его доказательством непреодолимой бездны.

Пастор занял место за кафедрой. Он заметил, что สีฐฉั заправили его кровать, постирали и сложили простыни, почистили башмаки, которые Любительница—Пять пошила ему, и положили небрежно брошенный карандаш на подушку, где ему станут поклоняться, как святой реликвии, грядущие поколения. Теперь, благословленные чудесным воскрешением, они сидели, восторженно внимая, держа наготове брошюры с переложением Библии, и ждали знака к пению псалма, который, согласно традиции, мог быть «В Саду» или «В Господе Слава».

— สีคฐڇ๙ฉ้, — сказал он. — คssฐڇ. สีคฐ ฉ้น สีฐฉ้รี่t ฐurฐ ฉ้นรี่ณs ณฉ้ssนรี่ณฐ.