Читать книгу "Вокруг себя был никто - Яков Шехтер"

– Ошибочка вышла. Мне бы так сгореть, как тот Паша, – Филька остановил джип возле здания Морвокзала. – Сейчас объясню. Посмотри направо.

–Смотрю. Морвокзал. За последние пятнадцать лет он мало изменился.

–Дальше, дальше смотри.

Дальше, у причалов, словно первоклашки на школьной линейке, ровно стояли корабли. Некоторые из них были настолько огромны, что даже не покачивались на мелкой волне, их борта, покрытые потеками ржавчины, уходили высоко в небо. Над причалами со скрежетом проворачивали свои шеи железные цапли – разгрузочные краны.

– Видишь причал?

– Вижу.

– Он принадлежит Гришане, корифану новой Пашкиной бабели. Тут в день больше баксов молотят, чем я за весь год. Пашу, похоже, в дело взяли, вот он и продает свои магазины. Мы вначале решили, будто сгорел мальчик, а выясняется – в гору пошел.

– Я познакомился с его женой. Очень милая женщина.

– Дура набитая. Сначала Пашенька поднял на лыжи весь наличный состав одесских проституток, потом всех согласных с его хреном бабелей, а когда пришла пора жениться, выяснилось, что за него ни одна здравая девка идти не хочет. Вот и пришлось ему похищать из-за парты несмышленую малолетку.

– Да, а мне показалось, там любовь была, химия. Зачем ему иначе жениться?

– Ему, может, и незачем, но статус требует. Серьезный деловой человек должен быть женат. Это солидно, это успокаивает. Неужели ты не понимаешь, психолог!? Дорогой, но неброский костюм, дорогие зажигалка, авторучка, одеколон. Жена, семья, выезд на природу с коллективом – клиент хочет быть уверен, что доверяет накопленное не шантрапе, а солидному человеку.

– Значит, жена – аксессуар бизнеса, типа зажигалки?

– Запомни, у настоящего делового человека все аксессуары бизнеса. Н-да, привез Пашенька дурочку из-за границы, а прыти не умерил, по-прежнему таскался, как до женитьбы, только с опаской: то есть, за тишину башлять больше приходилось. Жена ему так и не понадобилась, на уровень деловых отношений, где демонстрируют свою половину в вечернем туалете с одолженными бриллиантами, он выйти не успел. А дурочка ничего не замечала, жила в тумане, пока Паша не налетел на настоящую женщину. Она его и захавала, вместе с бизнесом. Паша теперь крепко пристроен, а твоей знакомой скоро придется мотать отсюда, Евка рядом с собой ее не потерпит.

– Как ты сказал, зовут хозяина причала?

– Гришаня, Гриша, очень, очень крутой мужичок.

– Я, кажется, о нем слышал. Это не он пирамиду построил для энергетических опытов?

– Он теперь, что хочешь может строить, хоть пирамиду, хоть Эйфелеву башню. У богатых свои забавы.

– А как он выглядит, не объяснишь?

– Да обыкновенного вида мужчина, на попика похож из-за бороды седоватой.

– Видел я его у себя на лекции. Не произвел, прямо скажем, крутого впечатления.

– Под хипаря Гришаня делается, наивного такого хипарика. Скольких он этим загубил, не счесть. Страшный человек, если попадется на дороге – сверни в сторону или дай задний ход.

– Ну, мы с ним вроде разными путями ходим.

– Пирамиду, построил, говоришь? – Филька покрутил головой и нажал на газ. – Блажит, блажит дядя от скуки и больших денег.

Мы миновали Морвокзал и остановились перед въездом на первый этаж высотного здания,

– Кемпински, – гордо объявил Филька. – Лучшая гостиница Одессы.

Подземная стоянка пустовала, мы оставили джип возле входа в лифт и поднялись наверх, в ресторан. Все в нем отвечало солидному вкусу русского купечества: античные колонны, псевдогреческие статуи холодного мрамора с отбитыми конечностями, фонтан, пальмы, огромные аквариумы с промышленных размеров декоративными рыбами. Большие, ленивые, жирные, они, казалось, символизировали золотую рыбку новой формации: если желание не исполнит, то на обед сгодится.

Красуясь в прозрачной воде аквариума, рыбы медленно и важно шевелили плавниками.

Филька чувствовал себя как дома, усевшись за столик под пальмою, он развалился в кресле, закурил, небрежно уронив на стол пачку сигарет и зажигалку. Официант появился спустя несколько минут.

– Доброе утро, – приветствовал он Фильку тоном старого знакомого. – Позавтракать или поговорить?

Филька вопросительно посмотрел на меня.

– Поговорить. Ты ведь знаешь, я ем только свою пищу.

– Поговорить, – кивнул Филька. – Мне баночку сока, а брату «Боржоми».

Официант склонил голову в вежливом поклоне и исчез, словно чертями унесенный. Появился он спустя несколько секунд, расставил стаканы, открыл бутылочки, и, пожелав приятной беседы, опять сгинул.

– Слушай, Филька, – начал я для затравки разговора, – если в порту такие большие деньги зарабатывают, почему бы тебе сюда не проникнуть?

– Ха! – усмехнулся Филька и отхлебнул сок. – Тут, милый, отстреливают еще на дальних подступах. Не фигурально выражаясь, а натуральным образом. Знаешь, какая любимая поговорка Гришани?

– Какая?

– Нет такой головы, от которой бы пули отскакивали. Понял?

– Ну, уж ты расписал, просто дикий Запад: пули, головы, уйти с дороги. Ты детективы не пишешь?

– Я в них участвую. Тут каждый день то собака Баскервилей, то золотой жук – не до сочинительства. Но я не о том, мне поговорить с тобой надо по совсем другому поводу.

– Так говори.

– Так я и говорю.

Филька задумчиво повертел в руках стаканчик с соком.

– Есть что-то в нас помимо нас. Или кто-то. Раньше я такого не чувствовал, а чем старше становлюсь, тем сильнее ощущаю. Как бы тебе это объяснить, – он загасил сигарету и несколько раз щелкнул зажигалкой. – Короче, в голову приходят разные мысли, мне не принадлежащие. Будто в моем доме, – он хлопнул ладонью по груди, – за базар отвечаю не только я, но еще кто-то. Возмущается, спорит, соображения свои подкидывает. Ты о таком слышал?

Филькина наивность умиляла и настораживала одновременно. Не может быть, чтобы весь вал психометрии прокатил мимо него совершенно незамеченным. Хотя… ничего удивительного в этом нет.

–Стой! – воскликнул Филька, поднимая руку, точно пытаясь остановить мой ответ. – Молчи. Сначала выслушай меня, а потом критикуй. Билеты перед входом в зал, договорились?

– Договорились.

– Тоска иногда на меня нападает. С самого детства, сколько себя помню. Накатывает вдруг и до того тошно становится, хоть умирай, не сходя с места. Сейчас реже: раз, два раза в год, а юности так каждую неделю пробирало.

Помню, еще в яслях, стою перед шкафчиком одеваться на прогулку, и вдруг как огонь по жилам, из середины ладоней и ног, верх, прямо под ложечку. И сжигает этот огонь все на своем пути, и ничего уже не хочется. А на шкафчике шарик воздушный нарисован, там у всех свой значок был: у кого мячик, у кого флажок, а у меня шарик голубой. Смотрю я на шарик, дитя неразумное, и сам себя уговариваю: