Читать книгу "Птицелов - Юлия Остапенко"

Ему не хватило на это нескольких мгновений.

Лукас сперва даже не понял, что произошло. Наверное, Марвин чувствовал себя так же, когда очнулся на посыпанной цветным гравием земле ристалища, изумлённо разглядывая брюхо собственного коня. Проклятье, что же это, всё ведь шло хорошо, и я никогда не проигрываю, никогда не проигрываю, никогда не…

Марвин из Фостейна, Балендорский Щенок, внезапно остановился, опустил меч и расхохотался.

— Проклятье! Проклятье, сэйр Лукас, я ведь вам почти поверил!

Он смеялся и смеялся, потом бросил меч и упёрся ладонями в колени. Лукас стоял, вжавшись в стену спиной, и ему казалось, что это сам Ледоруб смеётся над ним в обличье этого мальчишки… Или, может быть, сам Единый.

Марвин выпрямился, всё ещё смеясь — теперь смех звучал обессиленно, словно ему не хватало дыхания, — подошёл к перевёрнутому столу, поднял с пола стул и сел. Потом вскинул на Лукаса блестящий, невыносимо прямой и открытый взгляд.

— Вы ведь этого и добивались, да? Всё время, с самого начала? — он снова разразился хохотом, но тут же смолк. Несколько ужасных мгновений прошли в полной тишине. Потом Марвин сказал с усталой, измученной улыбкой: — А я, дурак такой, всё никак решиться не мог. Думал, надо отомстить… по-вашему . Руки-то чесались вас убить, да только где же тут месть, если вам так хочется умереть? — он поднял голову и посмотрел на Лукаса. — Что вы там стоите? Всё уже. Вы очень близко подошли… да и я… бес задери, я правда уже почти… Только уж больно легко вы мне сдались.

Лукас заставил себя сдвинуться с места. Подбрёл к кровати, сел. Положил руку с мечом на постель рядом с собой. Посмотрел на клинок. Потом выпустил, оставив лежать поверх шкуры. Потрогал затылок, некоторое время разглядывал кровь на пальцах.

И потом заговорил — так, как говорят, устав от пыток, с единственным желанием, чтобы всё прекратилось и наконец-то пришла долгожданная тьма.

— Я увидел тебя в Балендоре, в зале, где принимали короля. Ольвен судила тебя, как она это любит. Ты так забавно хорохорился перед ней. Я подумал, что ты скорее всего не знаешь, что тебе грозит. Ты и правда не знал, и это тогда тебя спасло. В двадцать лет незнание как раз спасает чаще всего. Я захотел проверить, насколько ты в это веришь.

— И что оказалось? — спросил Марвин. Он улыбался, но Лукас не мог на него смотреть.

— Оказалось, ты веришь не только в это. И не знаешь множества очевидных вещей. Скажи, я был не прав?

— Вы были правы, сэйр Лукас. Вы и сейчас правы.

Лукас поднял голову и взглянул на него. Марвин не отвёл взгляд, но теперь не потому, что не мог. Они наконец-то могли говорить, как равные… если только это действительно так, во что Лукас уже не верил.

— Неужто ты и впрямь думаешь, что всё дело в этом? Только в моей правоте? — резко спросил он. — Чтоб ты знал, в своей правоте я никогда не сомневался.

— А в чём же вы сомневались, благородный мессер?

Что это, подумал Лукас, борясь с мучительным желанием закрыть глаза. Неужели насмешка в моём голосе звучит точно так же? Если да, то… Господи, до чего же я неприятный тип.

— Я не оставлю тебя в покое, Марвин, разве ты не видишь? И хотел бы, а не могу. Я выбрал тебя себе во враги. Мне нет нужды меряться с тобой силами, потому что это и так ясно, но я хочу, чтобы ты понял, как повезло нам обоим. Что ты вынес из всех встреч, которые я для тебя устраивал, кроме чувства вины? Чему ты научился? Ты по-прежнему выпускаешь из рук добычу и служишь волкам, готовым разорвать тебя, как только выдастся голодный день. И я один из таких волков. — Он уговаривал, почти умолял, в последней отчаянной попытке объяснить словами то, чего так и не смог донести собственным примером.

— Нет, — сказал Марвин. — Как раз вы-то — не из них.

И после молчания, длившегося безжалостно долго, попросил:

— Расскажите мне о Птицелове.

Лукас переплёл пальцы. Зажал руки между колен.

— Не могу.

— Попробуйте.

— Я не могу. Мне нечего… рассказывать.

— А хотите тогда, я вам расскажу?

Лукас посмотрел на него с изумлением. Марвин сидел, оседлав стул, и рассеянно потирал шею. Лукас вспомнил, как приподнял его над полом, держа за горло. Он мог бы сделать это снова, на этот раз доведя дело до конца. И именно сейчас ему впервые захотелось так и поступить — лишь бы он молчал.

Но Лукас не шевельнулся, а Марвин не замолчал.

— Знаете, был такой… Дальвонт. Не знаю, как его имя. У него был сын, звали Робином. Я этого Робина повесил на суку, но это к Птицелову не относится. М-да, так что там… простите, я плохой рассказчик. Ага, так вот, этот Дальвонт однажды добровольно пришёл туда, где его пытали и казнили как еретика. И он знал об этом, когда шёл. Странно, правда? Вы бы вот пошли?

Он молчал.

— Ну, что молчите, сэйр Лукас? Пошли бы или нет, разве так трудно представить?

Он молчал.

— М-м… ну что ж. Могу сказать, что когда я услыхал эту историю, то страшно удивился. Потому что уж я-то бы точно не пошёл на его месте. Вы столь умны и остры на язык, благородный мессер, ну так скажите теперь, где ошибка в моих тогдашних рассуждениях?

Он молчал.

— Ошибки на самом деле даже две. Первая в том, что я ничего не знал о Птицелове. А вторая в том, что я никогда не был на месте этого Дальвонта. Так мне тогда казалось, по крайней мере.

Марвин вздохнул и провёл ладонью по лицу, как будто пытаясь отогнать навалившуюся усталость.

— Знаете, никогда бы не подумал, что меня можно заставить поверить… всё равно во что. Заставить смотреть на вещи так, как выгодно кому-то другому. Но ведь с Дальвонтом именно это и произошло. Что вы ему сказали? На что давили, на чувство вины? На страх перед Богом? В чём вы смогли убедить его, чтобы он с вами пошёл?

Лукас молчал очень долго. Потом, поняв, что Марвин по-прежнему ждёт ответа, с трудом выговорил:

— Я не помню.

— Хм, я так и думал. Что там помнить-то… к тому же таких Дальвонтов было великое множество, не правда ли? Одного из них звали Фостейном, пока вы не освятили его Балендорским Щенком. Вы теперь мне как бы названный отец, выходит так.

— Прекрати, — сдавленно попросил Лукас.

— Почему? Я же столько раз просил вас прекратить. Ну, вы именно таким меня хотели видеть? И теперь думаете: «Лучше бы я его убил, пока мог»? А врагов нужно убивать, пока есть возможность, мессер. Вы мне сами это говорили.

Внезапно его улыбка стала судорожной, а потом исчезла вовсе. Марвин глухо застонал и прижал ладони к лицу. Потом яростно замотал головой и выпрямился. «Наверное, — подумал Лукас, — тогда в Балендоре ему было вот так же страшно на меня смотреть, как мне на него сейчас».

— Видите? — с трудом проговорил Марвин. — Вы оказались правы, как обычно. Как это получилось, а? Вам ведь очень хреново сейчас. Смотрите на меня, и тошно вам до одури. А что делать, непонятно. Паршивое чувство, правда? Но, честно слово, я не нарочно.