Читать книгу "Русская дива - Эдуард Тополь"

— Это еще зачем?

— А я могу! — сказал инвалид и, опираясь на плечо своего внука, встал. — И внука научу. Так что встретимся на Голанских высотах! Пошли, Менахем!

И, опираясь на плечо ребенка, запрыгал по платформе в самый конец поезда, к одиннадцатому и двенадцатому вагонам, где шла посадка эмигрантов.

— Эй! — крикнул ему какой-то грузчик. — Ногу возьми!

— Я возьму, — сказал Рубинчик. Он уже отнес в одиннадцатый вагон два чемодана и теперь, держа в руках свой последний, третий, чемодан, подобрал протез инвалида и пошел к поезду.

Навстречу ему шел сержант-пограничник с овчаркой на коротком поводке. Овчарка несла в зубах маленький черный магнитофон «Грюндик».

68

Подойдя к капитану Васько, монументально стоявшей в двери вокзала, пограничник сказал:

— Разрешите доложить, товарищ капитан.

— Доложи… — ответила та. — Что у твоей собаки в зубах-то?

— Магнитофон, передача какому-то Барскому.

— Кому? Кому? — не поверила капитан Васько.

Пограничник сверил по бумажке у себя в руке:

— Так точно, товарищ капитан. Полковнику Барскому Олегу Дмитриевичу. Эмигрантка из восьмого вагона просила передать лично в руки.

— А не взорвется?

— Если мой Картер держит в зубах, то вещь чистая, товарищ капитан, головой отвечаю!

— Ну-ну! Ну, иди отнеси, он в моем кабинете.

Пограничник с собакой пересекли таможенный зал и по служебной лестнице поднялись на второй этаж, в кабинет начальницы таможни. Здесь у стола два офицера таможни разбирали ящик с предметами, найденными в мусорных урнах на вокзале и привокзальной площади. Зная трусливый характер евреев-эмигрантов, капитан Васько давно ввела в закон ежедневную утреннюю проверку мусора, выброшенного эмигрантами перед началом таможенного досмотра. В этом мусоре всегда можно было найти то, что эти сволочи не захотели добровольно оставить Советской власти, но и струсили в последнюю минуту протащить через таможню. Вот и сегодня в этом мусоре были найдены удивительной красоты гранатовое колье, небольшая картина явно музейной ценности, несколько старинных рукописных книг на иврите, три миниатюры на эмали и сапожная щетка, из которой опытные таможенники тут же извлекли целый пакет фотонегативов. И теперь, стоя у окна, полковник Барский через сильное увеличительное стекло разглядывал эти негативы на просвет.

— Товарищ Барский вы будете? — спросил у него пограничник, поскольку двух офицеров таможни он и так знал.

— Я.

Пограничник взял из пасти овчарки магнитофон, вытер его о свою шинель от собачьей слюны и вытянулся по стойке «смирно»:

— Товарищ полковник, разрешите доложить! Женщина из восьмого вагона просила передать вам магнитофон немецкого производства.

Барский сам подошел к солдату, взял магнитофон, удивленно повертел его в руке. Это был тот самый «Грюндик», с которым когда-то пришла Анна в ресторан «Армения». Неужели она решила подарить ему магнитофон? Странный подарок…

— Разрешите идти, товарищ полковник? — сказал пограничник.

— Идите.

Барский нажал какую-то кнопку, крышка магнитофона откинулась, обнажив маленькую кассету внутри него. Барский захлопнул крышку и нажал кнопку «Play».

Голос Анны произнес:

«Знаете, полковник, между нами осталось что-то недосказанное…»

Он остановил магнитофон и сказал двум таможенным офицерам:

— Вы свободны! Можете идти!

И, когда за ними закрылась дверь, снова включил «Грюндик».

«Да, что-то недосказанное, я чувствую это, как женщина,

— продолжал голос Анны. -

Ведь женщины всегда чувствуют тоньше и глубже мужчин, это известно. Вот и я уже давно знаю, что вы хотите мне что-то сказать. Что ж вы медлите? Или боитесь? У вас осталось всего двадцать минут до отхода поезда. Если, конечно, вы не захотите проехать со мной через Польшу до австрийской границы. Боже мой, Олег, я прямо вижу перед глазами ваше изумленное лицо! Но вы же сами спросили при нашей первой встрече, почему я дружу только с евреями. А теперь и у вас есть с ними что-то общее, не так ли? Я в восьмом вагоне, в первом полукупе. Не спрашивайте, сколько мне это стоило. Но если вы придете, то устройте к проводнице моего пса на время нашей беседы. Я подозреваю, что он вас очень невзлюбил. Интересно, за что? Надеюсь, расскажете. Жду, Анна».

69

В 11.25 поезд «Москва-Варшава-Рим» медленно отошел от брестского перрона. Компания молодых офицеров, держа в руках каждый по бутылке «Советского шампанского», на ходу запрыгнула в восьмой вагон, проводники с желтыми флажками заняли свои места на подножках, тепловоз послал Родине свой прощальный гудок и медленно подтянулся к открытому перед ним шлагбауму и пограничному столбу с надписью:

ГОСУДАРСТВЕННАЯ ГРАНИЦА СССР

Эмигранты, набившиеся в одиннадцатый и двенадцатый вагоны, нетерпеливо прильнули к окнам. И когда за окном возникли и поплыли назад этот полосатый столб и суровые пограничники с «Калашниковыми» на груди, шумный вздох облегчения вырвался из сотен легких, ликующие люди стали обниматься, плакать от радости и поздравлять друг друга. Кто-то молился вслух: «Шэма Исраэл! Барух Ата, Адонай Элухэйну!..» Кто-то выстрелил пробкой шампанского. Кто-то громко предупредил: «Ша, евреи! Это же только Польша!» А Ксеня Рубинчик спросила отца:

— Папа, а в этой стране уже не бьют евреев?

— Бьют! В этой еще как бьют! — почему-то весело ответил ей левит с голубыми глазами.

— А где же нас не бьют, папа? — спросила девочка.

Рубинчик обнял плачущую жену:

— Мы выскочили! Ты видишь? Мы выскочили!

А позади поезда, за шлагбаумом, вновь опущенным за последним вагоном, на опустевшем перроне брестского вокзала молодые пограничники с овчарками и вокзальные грузчики быстро собирали какие-то веши, выпавшие из чемоданов уехавших на запад жидов.

А за вокзалом, на площади, под тем же кургузым памятником вождю мирового пролетариата, табором устраивались новые десятки эмигрантов — с детьми, чемоданами, собаками и клеткой с попугаем, говорящим на идиш.

А в стороне от них, у забора, огораживающего платформы, стояли трое: семнадцатилетний азербайджанский подросток, молодая сибирячка и Ольга Барская.

Им казалось, что сквозь снег и поземку они еще слышат шум уходящего поезда.

Но именно в этот момент шумно клацнули буфера и поезд резко остановился.

— Опять проверка! — сказал неугомонный инвалид войны с лицом, залепленным пластырем. — Не все отняли, наверно!

Рубинчик окаменел и закрыл глаза.

— Только московское и польское гэбэ могут так остановить поезд! — сказал левит.