Читать книгу "Клей - Ирвин Уэлш"

Этот сценарий сработает, если победит наследственность. Если возобладает среда, Терри представлял себе мелкого эдаким очкариком, живущим в предместьях, в типовой коробочке, со скучной женой и двумя спногрызами в качестве агентов потребления. И Люси будет приезжать к ним по воскресеньям со своим Неуклюжим на жаркое. Всё будет так миленько, но идиллию нарушит оборванный пропитой бомжара, который уставится в окно. Это будет Почта… Джус Терри… не, на фиг. Придёт время, он им всем покажет. Терри запустил пятерню в свою по-прежнему густую шевелюру и загрустил оттого, что по отношению к себе ничего, кроме жалости и слезливых сентиментов, он не испытывал.

Сколько он тешил себя мечтами о мести такой изощрённой, что образы шокировали и вызывали отвращение даже у него самого. Люси в футболке «Хартс» с номером 69 и надписью ШЛЮХА на спине, он ставит её раком и впендривает без мыла. Во все дыры. По самые гланды. Но она же не «джамбо». Она вообще футбол ненавидит. Может, это он про своего папашу думал; и вправду ведь, когда в своих мечтаниях Терри расходился на всю катушку, он то и дело вспоминал, как в семидесятые отец припёрся на финал шотландского кубка – «Хартс» против «Рейнджеров» – со смехотворной тёмно-красной розочкой на груди. Ну его на фиг, не стоит слишком пристально анализировать собственные расстройства, от этого они только обостряются.

Если кому и стоило ёбнуть, так это мудиле неуклюжему, лаборанту грёбаному, который её пялил. Он бы и ёбнул, если б сам не фачился тогда с Вивиан и его вмешательство не развязывало бы им руки. Тварь: долговязый, заросший, громадный кадык ходуном ходит. Он был похож на тех металлистов из Боннирига, что, будучи девственниками, слушают хэви и мечтают о мужском господстве, а сами даже поговорить с девчонкой не могут, заикаются, чуть в падучей не бьются. Потом уже Терри выяснил, что Люси сама с ним познакомилась на корпоративной вечеринке в Киркалди.

Он чуть в голос не рассмеялся, когда она пришла с этим придурком. Пока она собирала вещи и одевала ребёнка, он стоял руки по швам и кулаки так сжимал и разжимал раз-два, будто собрался замутить что-то. Ему стоило порубать в капусту мудака за то, что уводил от него жену и ребёнка. Но он не мог, потому что только и думал, что о Вивиан. Он специально форсировал события, чтоб Люси поскорее ушла от него, взяла на себя ответственность за ребёнка, чтобы он мог дать несчастного и покинутого. И они играли прямо ему на руку. Теперь он избавится от красных квитанций, счетов за квартиру, от напряжённого молчания, которое вспыхивало жестокой руганью, от нытья, от её мечтаний переселиться в пригородный домик, где ребёнок мог бы играть в саду, а не на улице, как Терри. Ох, как он будет смаковать свободу, стряхнув с себя эту гнусную ложь. Да, когда дверь захлопнулась, он поразмышлял о своей потере, даже позволил себе всхлипнуть пару раз, после чего собрал вещички и переселился обратно к своей маме, к её вящему безмолвному ужасу.

От этих мыслей его отвлёк стон Джонни. Да, легковес грёбаный, уже надорвался.

– Не понимаю, почему ты просто не сняла другой номер в «Балморале», – угрюмо спрашивал он Катрин.

– Не хочу даже рядом с этой мразью Франклином находиться, – выругалась Катрин.

Чтобый найти номер в одной из центральных гостиниц, даже Катрин Джойнер пришлось потратить полдня. И вот теперь они шли по Принцесс-стрит в Хей-маркет на постой в отель попроще.

Когда Катрин заселилась, Терри между прочим заметил:

– Совершенно спокойно могла бы остановиться у меня, без всяких яких.

– Терри, ты же мужик. Не может быть, чтоб без всяких.

А эта американка не такая глупая, как кажется.

– Да я так просто сказал, – увернулся Терри, – мой дом совсем близко от «Доспеха», куда мы на караоке собрались, помнишь?

– Мне нужно поехать в «Инглистон», отработать концерт, – сказала Катрин.

– Но ведь ты его отшила… – заблеял Терри.

– Я просто должна это сделать, – отрезала она.

Портье выдал Катрин ключ, и Рэб Биррелл потащил чемодан наверх.

– Сказано тебе, Терри, пусть Катрин сама решает, – добавил он.

– Да мы и после концерта успеем в «Доспех» за пару кружек до закрытия, – сказал Джонни и подивился, с чего он это попугайничает за Терри, когда он в полнейшем объебосе и всё, что ему нужно, – это голову приклонить.

Они послонялись немного, пока Катрин переодевалась, после чего загрузились в лимузин, который Рэб предусмотрительно переадресовал из «Балморала», и отправились в «Инглистон». Джонни растянулся на сиденье и заклевал носом. Он всегда мечтал прокатиться на такой тачке, и вот теперь всё удовольствие проплывало мимо, как и шумный город за окнами.

Шарлин притулилась у Рэба на плече и была вполне собой довольна. Лиза и Терри занялись баром. Лиза чувствовала собственный запах, блузка грязная, поры закупорились, но ей уже плевать. Терри всё что-то дул Катрин в ухо, и когда Лиза вмешалась, американка посмотрела на неё с благодарностью.

– Оставь ты Катрин в покое, ей нужно подготовиться. Заткни хайло.

У Терри отвисла челюсть, он хотел что-то сказать.

– Да-да, заткнись, – повторила она.

Терри засмеялся и сжал её руку. Нравится ему эта девчонка. Иногда даже приятно бывает, когда тобой тёлка командует. Минут пять от силы.

Многоквартирные дома сменили шикарные виллы, чтобы уступить место пустынным предместьям и объездным дорогам. И вот идущий на взлёт самолёт проревел над ними, и лимузин въехал на парковку спортивно-концертно комплекса «Инглистон». Чтобы растолкать Джонни, пришлось постараться. Охрана Катрин не слишком обрадовалась её свите, но сам факт того, что она объявилась, вызвал у них такое облегчение, что они без лишних вопросов выдали каждому пропуск за кулисы.

В Зелёной гостиной они принялись за халявную еду и выпивку, а Катрин спряталась в сортире, поблевала и подзавела себя для концерта.

Пошатываясь, Катрин Джойнер вышла на сцену «Инглистона». Это был самый долгий путь к микрофону за всю её карьеру; возможно, в этот раз было не так мрачно, как в Копенгагене, там она волочилась по сцене, когда её привезли из гостиничного номера с заездом в реанимацию, где из её желудка просто выкачивали таблетки. Но всё же было нелегко: ей казалось, она вот-вот упадёт в обморок под жаркими софитами, и каждой клеточкой она ощущала тупую, нечистую боль, которую наркотики оставили после себя в её истощённом теле.

Она кивнула музыкантам, и группа заиграла «Женщину-загадку». Когда она вступила, первую половину песни голос был едва слышен. Но тут с ней произошло нечто абсолютно ординарное и в то же время замечательное, сказачное: Катрин Джойнер почувствовала музыку и вписалась в ансамбль. На самом деле это был всего лишь концерт, каким он должен быть, но это было настолько лучше того, к чему уже привыкла Катрин и её публика, что в данном контексте представляло собой небольшой триумф. А главное, ностальгирующая, благодарная и порядком поддатая публика восприняла на ура.