Читать книгу "Ты следующий - Любомир Левчев"

А что должно было произойти со мной? Я знал это. Друзья из окружных партийных комитетов предупреждали, что Гриша Филипов, член политбюро, о котором Тодор Живков так восторженно отзывается в своих воспоминаниях, во время товарищеских встреч проинформировал руководство: «Мы одолели всю группу Людмилы Живковой. Остался один Любо Левчев, но и ему несдобровать».

Тогда подобные слова говорили мне и другие. Если что-то и остановило людей из органов, то только, вероятно, покровительственная тень Тодора Живкова. И мое одиночество. Я не принадлежал ни к какой группе. Время показало, что большинство моих болгарских друзей были фальшивыми. Но теми, кто доказал в чистилище, что они настоящие, я могу гордиться. Кроме того, я думаю, что умел обзаводиться и настоящими врагами. А от настоящих вещей всегда есть польза. Так я и существовал у Христа за пазухой, как Хиросима и Нагасаки или как Дрезден, прежде чем стало ясно, для чего именно их приберегают. В конце концов все поняли, что меня выбрали козлом отпущения, готовым к жертвенному ритуалу.

На протяжении всего «романа из воспоминаний» я постоянно спрашиваю себя, почему коммунистическая партия, воодушевленная самыми красивыми, человечными и справедливыми идеалами, допускала такую торжественную жестокость? Почему превратила насилие в священный символ? Каким бы ни был философский ответ на этот вопрос, конец идеалистов почти всегда похож на ритуальное убийство, на дикое жертвоприношение.

Что они хотели затеять после торжеств по случаю 1300-летия образования Болгарского государства? Скорректировать политический курс, искривленный Людмилой Живковой и ее группой? Соорудить нечто вроде фракийского могильника, куда, помимо самой мертвой властительницы, укладывали и ее украшения, и ее свиту, и ее утомленных коней?

А какое сладострастное озарение играло на лицах верховных жрецов, когда на исходе последнего тотального жертвоприношения в том 1989 году они оказались в храме Святого Александра Невского со свечами в руках!

— Господи Иисусе Христе! — как будто шептали они. — Мы были грешниками, мы были Твоими блудными сынами. Но Ты поймешь нас, потому что и Ты был кем-то вроде коммуниста, как утверждают блаженные. Мы покинули Твой дом, но сейчас, смотри, вот мы возвращаемся с покаянием (хор поет «Покайтесь! Покайтесь!!»). И приносим тебе в жертву не только отдельных тельцов упитанных, но и души целых трех поколений болгар, которые строили заводы, города и дороги, которые пожертвовали собой ради мечты, во имя Светлого Будущего… Дай нам отойти с миром в историю…

И они отошли.

•

Став свидетелем таких картин, можно было подумать лишь одно: «Лучше б я умер!»

Но перед тем как написать слово «Конец», я хочу сказать людям, идущим за нами: не торопите Мойру.

Господни мельницы мелют медленно.

…

Снисхождение к нам! Мы ведем постоянно сраженье на границах грядущего и беспредельного …[72]

…

Молись за нас ныне и в час нашей смерти[73].

Иллюстрации

Русские большевики открывают в Москве памятник Дантону, 1920 г. Альбом Эрика Баше свидетельствует, что честь на фотографии отдает сам Ленин. Памятник не сохранился, равно как и памятник Робеспьеру, который, по мнению А. Манфреда, разрушился из-за некачественных материалов (как и памятник Республике в Софии).

Из альбома Г. Солсберри «Революционная Россия» (H. Salisbury, La Russie en révolution). Полицейские фотографии беспощадны к лицам, потому что служат для опознания. Но в самих этих лицах жестокости и беспощадности еще больше. Ленин, Троцкий и Сталин — это три «мыслящие гильотины». Определение принадлежит ученому-марксисту академику П. Б. Струве. Изначально такая характеристика была дана только Ленину, но ее вполне можно применить ко всей троице.

Лиля Юрьевна Брик подарила мне несколько фотографий со своим автографом. На одной из них она сидит вместе с Осипом Бриком и Владимиром Маяковским.

Велико-Тырново. 1940 г. Мы с отцом смотрим на мир. Он проживет еще шесть лет. Я — шестьдесят. А мир?

В Родопах с Никитой Лобановым (крайний справа) в поисках гранатового месторождения. 1951 г.

Князь Никита Лобанов-Ростовский сейчас похож на ангела из рассказов Маркеса.

Разница между школьником и абитуриентом определяется здесь одним словом — «метаморфорза». Павлово, 1953 г.

Коста Павлов, Иван Динков и я. Левый марш. «Поэтическая коммуна» дефилирует по Русскому бульвару. 1956 г.

Мы с Костой Павловым сбежали с лекций, выбрав Парк Свободы. «За нами шагает наше будущее — рота солдат», — пошутил Коста, увидев это произведение уличного фотографа.

Исключенный студент на балконе Софийского университета. Видно, что прыгать он не собирается.

В форме и без формы. 1955 г.