Читать книгу "Девочка по имени Зверек - Маргарита Разенкова"

– Как зовут девушку?

– Юки, любезнейший, ее имя Юки Кобаяси.

– Юки, – сухо повторил пожилой господин. Видно было, что Тэдзуми несколько подпортил ему настроение и он буквально принуждает себя продолжить, неласково переходя на «ты»: – Я назову тебе точный адрес. Я знаю его.

Тэдзуми удивленно-радостно поднял брови и склонил голову в поклоне благодарности.

– Не стоит, не стоит! – «синий» отмахнулся. – Ты проявил вежливость, не свойственную современной молодежи. Особенно заглядывающей в этот квартал. И был прямодушен, а мне это по вкусу. Да только не знаю, стоит ли само дело такой вежливости и прямодушия. К тому же ты огорчил меня! Ведь именно я и заключил с ней контракт. Вот тебе адрес, – он размашисто черкнул на клочке бумаги, подсунутой услужливым хозяином, несколько иероглифов, – побеседуй с ней без меня. Я разрешаю. Впрочем, мне отчего-то кажется, что и тебе не суждено порадоваться.

* * *

Тэдзуми не сразу подошел к Юки, а некоторое время наблюдал за ней из-за деревьев. Эти наблюдения не то чтобы не порадовали его, а как-то удивили и, пожалуй, даже ввели в определенное замешательство.

Это была, несомненно, та самая Юки, которую он знал с детства и которую почти по-братски любил. Любил и открытый, восторженно устремленный на него, Тэдзуми, взгляд, и розовые губки, так прелестно дрожавшие, когда она готова была заплакать, и ее тонкие и легкие, как перышки, пальчики… Юки изменилась, сильно изменилась. Не только внешне и – не столько внешне.

Модная одежда, изрядный слой белил на лице, чуть выше нормального нарисованные черным брови, яркая заколка в пышно взбитой прическе – это, конечно, было ново. Ново, но ожидаемо: такова теперь ее профессия. И не это главное! Но Юки теперь улыбалась по-другому, двигалась как-то иначе, смотрела свободно и дерзко – в общем, все было не так! Будто это новое имя изменило ее…

Тэдзуми искал в этой приобретшей столичный лоск и новые смелые манеры девушке прежнее грустно-нежное создание и не находил. Еще искал – ну, вдруг?! – отсвет печали в ее глазах (мол, «как тяжело мне, о, Тэдзуми, как томится здесь моя душа!») – не находил и этого! Глаза «новой» Юки были полны веселого удовольствия.

Что ж, внешне все было действительно очень красиво: парочка служанок так и порхали вокруг госпожи Юки – «госпожи»! Не услышит она больше простецкого окрика отца: «Бездельница!» Руки Юки были неспешно-томны и белы: теперь не чистит она закопченный котел и не драит полы, чем приходилось ей ежедневно заниматься в отеческом доме. Мягкий шелк нарядно облегал гибкий стан – это не старенькое кимоно из грубого полотна, какое носила она раньше. Вазы с фруктами и блюда со сластями были расставлены тут и там – забудь, бедная Юки, вкус грубых лепешек.

По всему было видно, что делать здесь Тэдзуми было нечего. Но вдруг, вопреки всякой логике, он почувствовал в душе не боль отчаяния и ревности, а будто бы… да-да, он не ошибся… облегчение! И умиротворение, как легкое дуновение свежего ветерка в иссушающе жаркий полдень, приятно овеяло душу!

И все же он подошел… Сказать, что Юки сильно удивилась, увидев своего друга детства, значит, не сказать ничего. Ее глаза удивленно-испуганно округлились, она побледнела и почти театрально, как перед героем-злодеем в ужасной маске из дурной пьесы, выронила из задрожавших рук веер и какой-то свиток, с которого франтовски свисала красная кисточка.

Тэдзуми поднял свиток – дорогая бумага, расцвеченная пошлой розовой пыльцой и надушенная до невозможности. На ней, вполне каллиграфично, выведены строфы: «Лань стремится к свежему источнику, как я – к губкам прелестницы Юки». Подписано неким… Не стоит и разбирать, наверняка какой-нибудь богатый болван, нанявший одного из вечно сидевших здесь на каждом углу опустившихся монахов-писцов.

Брезгливо держа розовый листок за угол двумя пальцами и протягивая его владелице, Тэдзуми тихо проговорил вместо приветствия:

– Вечерами, когда-то давным-давно, так давно, что не стоит и вспоминать, я читал тебе стихи великих поэтов и лучшие поэмы из китайской Книги песен. А тебе больше понравилось это?

Ошеломленная Юки растерянно кивнула. Тэдзуми тоже покивал, как учитель, получивший от ученицы правильный ответ, затем произнес:

– Я пришел сюда, чтобы предложить за тебя выкуп…

Он не успел закончить, как Юки, некрасиво плюща губы («Решила заплакать, – подумал Тэдзуми, – да видно, не получается»), затараторила, глядя мимо него куда-то вбок:

– Я не хочу! Мне здесь хорошо! Не хочу! Чего я не видела там, в деревне?! – Ее голос неприятно и неприлично сорвался на визгливые нотки – служанки брызнули в разные стороны.

Тэдзуми поморщился и поднял руку, прерывая ее:

– Я пришел без приглашения, и пожалуй, не вовремя. Но когда я увидел тебя, мне и самому все стало ясно. Не утруждай себя объяснениями. Не знаю, что тут еще сказать… – Он пожал плечами. – Разреши пожелать тебе… ну, скажем, успеха и здоровья. Прощай, госпожа Юки.

Тэдзуми повернулся, чтобы уйти, но внезапно его посетила забавная мысль.

– Твой влюбленный поэт, – он кивнул на розовый свиток, – сделал грубую ошибку при написании твоего имени.

– К-какую? – слегка заикаясь, спросила Юки.

– С тем иероглифом «ки», который он использовал, твое имя значит «мастерица»?

– Ты тоже использовал этот иероглиф! – В голосе Юки, уже догадывавшейся, к чему клонит Тэдзуми, мелькнули по-кошачьи шипящие нотки вызова.

– Я делал ту же ошибку. Ведь надо использовать другой «ки» – тот, что значит «вульгарность» или «распущенность».

* * *

Не выйдя и за ворота Ёсивара, Тэдзуми выбрал из трех вишневых лепестков самый нежный, почти не увядший, еще будто бы дышавший весной и манивший белизной и полупрозрачностью, положил его на ладонь и прощально-мягко дунул. От первого же дуновения лепесток по имени «Юки» охотно слетел с ладони и, легкомысленно кружась и виляя краешками, упал под ноги прохожих, мгновенно затерявшись в сухой дорожной пыли…

* * *

– Сынок, – мать мягко тронула его за рукав, – сынок, давно хочу попросить тебя об одной вещи.

– Да, мама. – Тэдзуми перевел на нее взгляд, до этого рассеянно устремленный за окно, где в полуденном мареве истекающего первого месяца лета лениво шевелила листвой ветка сливы с крупными розоватыми, почти созревшими плодами.

– Видишь ли… – Она запнулась и смущенно улыбнулась собственной нерешительности. – В середине лета, когда мы отмечаем праздник Бон, день поминовения предков, ты должен будешь посетить храм Будды в родном селении, как заведено.

Тэдзуми вежливо кивнул, но не сдержал удивления:

– Конечно, я помню об этом. Почему ты так подробно напоминаешь?

– Дело в том… – Она опять будто смутилась, но на этот раз договорила тверже: – Мне, уж видно, теперь не по силам, а откладывать больше нельзя: годы идут, и силы мои почти иссякли… – Она сделала паузу и, как видно, окончательно утвердившись в своих мыслях, уверенно продолжила: – Одним словом, мне очень нужно, чтобы ты совершил паломничество!