Читать книгу "Искатели неба - Сергей Лукьяненко"

Сижу, в окно на бассейн гостиничный глядя, на девиц в разноцветных купальных костюмах, что с визгом бросаются в волны. Волны почти как настоящие, даром что их делает механика: могучая паровая машина двигает огромный поршень, который и волнует воду. Хорошая забава. Вон девушка на берегу бокал шампанского допила, на столик опустила и к бассейну изящно двинулась…

Все в душе пусто. Даже на пышную мадьярку любоваться не хочется.

И пить не хочется – уже полчаса бокал с вином в руках грею, а ни одного глотка не сделал.

– Ильмар…

Хелен вошла тихо, я даже не заметил. Подошла, присела рядом в кресло – тоже с бокалом вина в руке.

Бокал был полон.

– Что с тобой, Ильмар?

– Да все очень просто: тоска, – честно сказал я.

– Ты должен гордиться собой, ты вытащил нас из беды, причем в последнюю минуту.

– Ничего я не должен, Хелен. Никогда и никому я ничего не был должен, понимаешь? – Мне вдруг показалось, что я понял сам себя. – Хелен, я же всю жизнь был волк-одиночка. Где хотел – охотился, с кем хотел – дрался, с кем хотел – спал. Не умею я этого – быть в толпе. Да еще и отвечать за толпу! Маркуса с каторги прихватить, с тобой в Миракулюс ринуться – это одно. А вот когда десять человек вокруг, из них половина меня на дух не выносит…

– Ильмар! Да кто тебя «не выносит»?

– Арнольд. Луиза. Даже Жерар.

– Это не половина, – не вдаваясь в спор по существу, сказала Хелен.

– И ты.

Летунья задумчиво посмотрела на меня. С чувством произнесла:

– По морде бы тебя, вор…

– В том-то и дело, что вор, – согласился я. – Все вы высокородные. Вот ты – графиня. В своем замке росла, забот не знала. Прачки платьица стирают, гувернантки этикету учат, мать на ночь в лобик целует, высокородные юнцы стихи читают…

Я замолчал.

Улыбка появилась на лице летуньи, нехорошая такая улыбка, злая.

– Ты прав, Ильмар. Так все и было.

Я уж и рад был бы слова свои назад забрать. Но поздно.

– Прачки платьица стирали, да. Только я платьица эти не любила. Сорванцом росла, по деревьям лазила, с семи лет на коне скакала. Гувернантки этикету учили. Кому и что соврать, как грехи прятать, а если не получится спрятать, то как замаливать. Мать на ночь в лобик целовала, если не забывала с бала на минутку уйти… если не с гостем высокородным в спальню шла… И юнцы стихи читали, да. Когда в неполные четырнадцать лет девства лишилась – тоже стихов наслушалась… дура. Ильмар, что ж ты, думаешь, будто теплый сортир и сытый стол, они человеку счастье приносят?

– Счастье не приносят, а от горя избавляют, – попытался спорить я.

– Да, Ильмар! От горя избавляют. Это и впрямь хорошо, когда от голода живот не подводит. Только ты мне поверь… дуре высокородной, что в горах Далмации два года провела, честь рода отстаивала, а свою в грязь втаптывала… Я тоже всякое испытала. И голод, и мороз, и боль, и страх. К счастью все это никак не относится! Знаешь, когда я счастливее всего была?

Я молчал, но она продолжила, и лучше бы мне этих слов не слышать:

– Когда партизанское гнездо наш разведчик нашел, когда я ночью планёр между скал прогнала и на шалаши, на спящих людей, огненные бомбы сбросила. Когда обратно дотянула, на крыльях пулями истрепанных, но «Фалькон» не разбила, села аккуратно. Когда я с летунами, четверо нас тогда оставалось, вонючего самогона напилась, свое второе рождение празднуя… и потом до утра мы в холодной землянке любви предавались… все четверо. Вот тогда я счастливее всего была! Людей погубив и греха не стесняясь!

– Не надо тебе этого говорить!

– Почему же не надо? Ты меня высокомерной считаешь, ведь так? И правильно делаешь. Но мое высокомерие не в том, что я к тебе с презрением отношусь. Относилась бы высокомерно – так в постель бы с тобой не легла. Ильмар… ты же вор! По дну плавал, тебя сожрать пытались, и ты других жрал. Что же вдруг сопли развесил?

– Я всегда знал, что неправильно живу, – ответил я. Набрался сил и в глаза Хелен глянул. – Такая уж моя судьба. В грязи родился, в грязи жил, в грязи и умру! Никогда не отмыться. Только я знал, есть еще и другая жизнь, чистая и светлая. Кому за свои заслуги дана, кому за предков высокородных. И там все не так. Там уже цветут райские сады, что Искупителем по всей земле обещаны. Там платьица белые, стихи красивые, мысли праведные. Честь и сила. Добро и любовь. Только это не мой мир. Потому и презрение это…

– Нет, – жестко сказала Хелен. – Нигде этого нет. А насчет презрения… Жерар тоже вором был. Потому тебя и предостерег.

– Ну а Луиза с Арнольдом о чем предостерегают? Да, я вор. И ремесла своего не стыжусь. Но попрекать меня…

– Арнольд – стражник. – Хелен развела руками. – Ну что ты от стражника хочешь, пускай от бывшего? Ему вором тебя назвать – словно вновь в Стражу вернуться. А Луиза… ну дура она была, дура есть, дурой и останется. Никто не говорил, что все апостолы будут умом богаты. Наоборот, «блаженны нищие духом…» Да что с тобой, Ильмар?

Она наклонилась, заглядывая мне в глаза. Уже без ожесточенности, без обиды. И вдруг нахмурилась:

– Ильмар… Ты же просто ревнуешь. Завидуешь и ревнуешь!

– Что ты несешь!

– К Арнольду ревнуешь – он все-таки сумел нас вывести, не оплошал. К Луизе – она, при всей ее дурости, заботливой и чуткой себя показала. К Маркусу – он уже в советах и помощи не нуждается, сам решает, как своей силой распорядиться. Ко мне…

Хелен замолчала.

– Не надо, – пробормотал я. – Пустое.

– Ко мне ревнуешь без затей, по-мужски, – закончила Хелен. – И зря.

– Да с какой стати мне тебя ревновать! – возмутился я.

– Ильмар! – Хелен погрозила пальцем. – Ты бы со своей тоской разобрался поскорее. А то и впрямь…

– Что впрямь? – глупо спросил я.

Хелен улыбнулась, встала, качнув бедрами, отпила глоток вина.

– Пойду я, послушаю как Антуан с Маркусом беседу ведет. Приятно старика послушать. Да и ты приходи, может, вместе мы что-то умное и надумаем. Бежать нам надо… это я чую, при всем своем высокородном происхождении. А на Жерара надежды мало.

Я проводил ее взглядом и с досады выплеснул вино из своего бокала прямо за окно. Тут же спохватился, выглянул – но все обошлось, никого внизу не оказалось.

Одного Хелен добилась – вся моя хандра превратилась в раздражение. Ну что за глупость она выдумала? Ревную, завидую… Ерунда.

Задернув штору, я не раздеваясь лег на койку, полотенцем глаза прикрыл за неимением ночного колпака и решил, что стоит забыться сном.

Вот усну и буду спать до возвращения Жерара! Нечего мне, вору, высокородным советы давать. Как прижмет их, так сами прибегут…