Читать книгу "Прах к праху - Элизабет Джордж"

Пусть суждена мне гибель[14]подумал он и мрачно улыбнулся, а потом рассмеялся вслух. Разве вся жизнь — не риск? — спросил он себя. Разве все не сводится к вере в то, что другая душа обладает властью спасти нас? Вот в чем разгадка, Хелен. Любовь порождают не схожее образование, общность фамильных корней и жизненного опыта. Любовь возникает из ничего и созидает по мере своего роста. А без нее весь мир опять погрузился бы в хаос.

Снаружи Хелен закончила свою работу и стала собирать разбросанные сухие цветы. Она забыла захватить пакет для мусора и теперь бросала остатки роз в подол своего блузона. Линли спустился к ней.

— Сад требует ухода, — заметила Хелен. — Если оставлять отцветшие розы на кустах, кусты продолжают питать их и, в результате, меньше цветут. Ты знал об этом, Томми?

— Нет.

— Это правда. Но если срезать только-только подвядшие цветы, вся энергия поступает в свежие бутоны.

Она все нагибалась и нагибалась, подбирая сухие цветы. Перчаток Хелен не надела, и руки ее были испачканы. Но кольцо, как увидел Линли, по-прежнему было у нее пальце. Это вселяло надежду. И дарило обещание. И означало конец хаоса.

Она внезапно подняла глаза и поймала взгляд, устремленный на ее руки.

— Скажи мне, — попросила она.

Он поискал слова.

— Ты согласна, — сказал он, — что Элизабет Баррет любила Роберта Браунинга?

— Наверное, но я мало о них знаю.

— Она сбежала с ним. Навсегда порвала со своей семьей — в особенности с отцом, — чтобы прожить свою жизнь с ним. Она написала ему серию любовных стихотворений.

— «Португальские сонеты»?

— Да, их.

—И?

— И даже в самых известных из этих сонетов она не может объяснить ему почему, Хелен. Она говорит ему — что, говорит — как, говорит свободно, искренне, с детской верой… но ни разу не объясняет почему. Поэтому Браунингу пришлось поверить ей на слово. Ему пришлось принять что и как без почему.

— Что ты предлагаешь сделать и мне, да?

— Да, верно.

— Понятно. — Она задумчиво кивнула и подобрала еще несколько срезанных цветков. При ее прикосновении лепестки осыпались. Рукав блузона зацепился за шип на одном из кустов, и Линли отцепил его. Она накрыла его руку ладонью. — Томми, — произнесла она и подождала, чтобы он поднял глаза, — Скажи мне.

— Мне больше нечего сказать, Хелен. Извини, это все, на что я способен.

Взгляд ее смягчился. Она указала на себя и на него и произнесла:

— Я имела в виду не это, не нас, не нашу любовь, милый. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, что случилось. В газетах пишут, что дело закрыто, но оно не закрыто. Я вижу это по твоему лицу.

—Как?

— Скажи мне, — повторила она, на этот раз еще ласковее.

Он опустился на газон, окаймлявший клумбу с розами. И пока Хелен ползала среди кустов, собирая обрезанное, пачкая блузон, леггинсы и руки, он рассказал ей. О Джин Купер и ее сыне. Об Оливии Уайтлоу. И о ее матери. О Кеннете Флеминге и любви к нему трех женщин и о том, что случилось из-за этой любви.

— В понедельник меня отстранят от дела, — закончил он. — Честно говоря, Хелен, это даже хорошо. У меня закончились идеи.

Она подошла, села рядом с ним на газон по-турецки с полным подолом сухих цветов.

— Может, есть другой путь, — сказала она. Он покачал головой.

— У меня есть только одна Оливия. А все, что ей нужно, это не отступать от своих показаний, на что у нее имеются самые веские причины.

— Кроме требуемой одной, — сказала Хелен.

— А именно?

— Что нужно поступать честно.

— У меня сложилось впечатление, что понятия о честном и нечестном не очень много значат для Оливии.

— Возможно. Но люди способны удивлять, Томми. Линли кивнул и обнаружил, что больше не хочет

говорить об этом деле. Он слишком с ним сроднился, и, видимо, будет возвращаться к нему мысленно еще не один день. Но в данный момент и вообще этим вечером он мог позволить себе о нем забыть. Линли взял Хелен за руку, стер налипшую землю.

— Кстати, это ответ на вопрос, почему, — сказал он.

— Что за ответ?

— Когда ты попросила сказать, а я тебя не понял. Это и был ответ — почему.

— Потому что ты не понял?

— Нет. Потому что ты попросила меня сказать. Ты посмотрела на меня и поняла, что-то не так, и спросила. Это и есть — почему, Хелен. И всегда так будет.

Она некоторое время молчала, как будто рассматривая, каким образом его рука держит ее руку.

— Да, — наконец проговорила она, тихо, но твердо.

— Значит, ты поняла?

— Я поняла. Да. Но вообще-то я отвечала тебе.

— Отвечала мне?

— На вопрос, который ты задал мне ночью в прошлую пятницу. Хотя это был не совсем вопрос. Он прозвучал скорее как требование. Нет, пожалуй, и не требование. Это больше походило на просьбу.

— Ночью в пятницу?

Линли стал вспоминать. Дни промчались так быстро, что он даже не помнил, где был и что делал в прошлую пятницу ночью. Кроме того, что они запланировали послушать Штрауса, и что вечер был испорчен, и он вернулся в ее квартиру около двух часов ночи и… Он быстро посмотрел на Хелен, она улыбалась.

— Я не спала, — сказала она. — Я люблю тебя, Томми. Видимо, я всегда любила тебя так или иначе, далее когда думала, что ты всегда будешь моим другом и только. Поэтому — да. Я согласна. Когда захочешь, где пожелаешь.

Оливия

Я наблюдаю за Пандой, которая так и лежит на комоде, на художественно разворошенной стопке писем и счетов. Выглядит она вполне мирно. Свернулась в идеальный шарик — нос прикрыт хвостом. Она оставила попытки понять, почему нарушено расписание и ритуал ее отхода ко сну. Панда не спрашивает, почему я час за часом сижу на кухне, вместо того, чтобы вместе с ней отправиться к себе и в изножье кровати соорудить для нее гнездышко из одеял. Но что бы я себе ни говорила, я должна пройти одна через то, через что должна пройти. Это похоже на генеральную репетицию смерти.

Крис снова в своей комнате. Судя по звукам, он заставляет себя бодрствовать, затеяв основательную весеннюю уборку. Я все время слышу, как он хлопает дверцами, поднимает и опускает жалюзи.

Это бесполезное дело, но я до сих пор гадаю, как все сложилось бы, не пойди я тогда, много лет назад в «Джулипс» и не повстречай там Ричи Брюстера. Закончила бы университет, получила бы специальность, стала предметом гордости своих родителей… Сколько же чужих устремлений приходится нам реализовывать в жизни? И так ли уж виноваты мы в том, что не достигли должного уровня в воплощении чужих мечтаний? На оба эти вопроса напрашивается ответ — нисколько. Но жизнь сложнее, чем кажется.