Читать книгу "Чужая война - Наталья Игнатова"

Я медленно пошел к костру, достав трубку и пытаясь нашарить кисет. И, только усевшись у костерка, я вспомнил, что табак кончился три дня назад.

В этот момент ко мне подошел Наргиль:

– Что вы им сказали, Элидор? Они там до сих пор пытаются осознать.

– Потребовал полного подчинения. У вас есть табак, Наргиль?

– Я согласен с вашими требованиями. Вот табак, командир.

Следующие три минуты я был выключен из мира. Когда я вернулся на эту грешную землю, выдохнув дым во второй раз, рядом уже сидела Кина. Я взлохматил ей волосы:

– Как дела, малыш?

– Все замечательно.

Одного моего короткого взгляда хватило.

– Пойду посмотрю, что там с ужином. – Наргиль поднялся и зашагал в сторону центрального костра.

– Может, тебе остаться на Айнодоре? – нерешительным тоном начал я.

Кина молча покачала головой.

– Нас слишком мало, солнышко. Не исключено, что всех нас положит в первом же бою какой-нибудь мелкий отряд.

– А я, значит, должна буду сидеть здесь и покорно ждать исхода войны?

– Это рискованно. Кина рассмеялась:

– А раньше мы цветочки собирали. В трех шагах от родного замка. Я все равно пойду за тобой. Если ты выгонишь меня из отряда, я пойду одна. Но туда, куда пойдешь ты.

«Жди нас до утра, малыш. А потом скачи в Аквитон. Встретимся там».

И ты ничего не сможешь с этим сделать.

Я молча докурил трубку и так же молча начал ее выбивать.

– А дисциплине я готова подчиняться. – Озорно сверкнула глазами Кина.

– Жду приказаний, мой командир.

– Брысь!

Что за радость, я не знаю,

Но поет душа от счастья,

Вдаль дорога убегает,

В небесах звезда не гаснет…

Пустые земли

Понимание брезжило где-то за гранью сознания уже давно. Но разум гнал его прочь, пугаясь и закрывая глаза. И лишь здесь, в бескрайних и светлых, наполненных смертью лесах Зеленого герцогства, Эльрик нашел наконец силы увидеть правду.

Император Ям Собаки сходил с ума.

Он был болен давно. С самого рождения. И болезнь его была не такой уж редкой на Анго. Бессмертные, не знающие хворей телесных, шефанго были подвержены болезни души. И рождение ребенка со Зверенышем в сердце было несчастьем для семьи.

Рос ребенок. Рос и Зверь.

В империи давно научились побеждать его. Загонять в лабиринты собственных душ. Давить там, не выпуская на волю. Это знание было священно и жизненно важно. От него не отрекались, даже уходя на поиски нового мира. Даже тогда, когда большую часть памяти о покинутой империи хранил лишь Торанго. Да еще наследник престола.

Эльрика и самого давным-давно научили бороться со Зверем. Он привык к нему. Почти не обращал внимания, машинально укрощая вспыхивающую иногда черную ярость. Однако болезнь начала развиваться, пожирая его изнутри. Зверь набирал силу, а шефанго слабел.

Эльрик не знал, когда это началось. Но, вспоминая, снова и снова пропуская через память события последних лет, месяцев, дней, он решил для себя, что Зверь набрал силы, когда появилась Кина.

И испугался по-настоящему. Получалось, что меньше, чем за месяц или за три месяца, ведь для него, уходившего в Гнилой мир, время текло иначе, Зверь набрал сил больше, чем за прошедшие тысячи лет. А магия подсказала ему способ вырываться на волю, вообще не чувствуя преград. Почему-то именно магия. Эльрик-маг был бессилен там, где еще мог что-то сделать Эльрик-воин. Простенькие заклинания не несли в себе угрозы. Но стоило решиться на что-то большее, и хриплый рык Зверя эхом отдавался в душе, и скрежетали его когти, когда рвалось на свободу черное безумие.

Император боялся собственной магии.

И боялся себя.

Но в бою, с Мечом в руках, убивая и калеча, он словно соскальзывал сознанием по белой плоскости клинка. И тогда ледяное спокойствие воцарялось в душе…

Точнее, пустота воцарялась там.

А душа – она исчезала.

Вместе со Зверем.

Веселая ярость вырывалась смехом сквозь оскаленные клыки. Но разум не захлестывало черной пеленой безумия. Эльрик рубился так, словно Зверь был на свободе. И все же он – или Меч – сохранял сознание ясным, а сердце спокойным. Это было прекрасно. И это тоже пугало императора. – Кто ты? – спрашивал иногда Эльрик, касаясь тонкими пальцами стройного лезвия. – Ты действительно живой? Или я придумываю себе сказку, чтобы зацепиться хоть за что-то? Ты не друг мне, каким был топор. И не враг. Я верю тебе. И не верю. Меч молчал. Он был Оружием. Много это или мало – не ему решать.

Но однажды в бою Эльрик понял, что Меч – это он сам.

А он – это Меч.

И вместе они – пустота равнодушия. И в этом их сила. Но ворочался, становясь все сильнее, Зверь. Он рос. И он требовал пищи. Нужно было спешить. Домой. На Анго. Чтобы успеть сделать хоть что-то до того, как перстень императора сам выберет себе нового владельца. Потому что не сможет быть императором обезумевшее от ненависти существо, убивающее все, что живет, пока не остановят его. Только вот Эльрик сильно сомневался в том, что кто-то сможет его остановить.

Высланные вперед разведчики вернулись шумно и радостно. Барон Гиеньский сумел отстоять свои земли, когда готы ударили в первый раз. Барону немало помогли кланы гномов, которые вели на территории Гиени свои торговые дела. Радость победы голову правителя не затуманила. И вооруженных беженцев, готовых воевать, потому что терять им было уже нечего, он принимал охотно. Маленький отряд аквитонцев едва успел пересечь границу Гиени, а юный герцог уже почувствовал себя дейст-вительно герцогом. Хоть и в изгнании. Командир пригра-ничного гарнизона встретил лорда Альберта с искренним уважением и повел себя так, как подобает вести дворянину в присутствии столь высокого гостя. Эльрик собирался ехать дальше, не откладывая.

Но лорд Альберт уговорил его остаться хотя бы на ночь.

– Несколько часов не так уж важны, сэр Эльрик, – резонно заметил он. – Но, право же, невежливое вашей стороны было бы покинуть нас так вот сразу. Да и мы, прямо скажу, будем выглядеть не лучшим образом, если позволим вам уехать, наскоро попрощавшись. Как это вы делаете… Этакий высокомерный кивок. Я все хочу научиться.

И Эльрик остался. Он так давно не мог позволить себе роскоши переночевать под крышей. А утром заседлал Тарсаша и – в первый раз за много дней – вскочил в седло. Донельзя обрадованный тем, что хозяин наконец-то образумился и больше не собирается плестись пешком, приноравливаясь к медлительным людям, скакун прогарцевал по двору, выгибая шею, дробно простучал подковами по опущенному мосту и полетел ров-ной иноходью, радуясь скорости, ветру, привычной тяжести всадника на спине. Помчался на запад, через перекрытый сейчас гномами перевал. В Готскую империю. И Эльрик, подгоняя коня, с какой-то насмешливой безнадежностью пытался не думать о перстне, что появился на правой руке.