Читать книгу "Семь миллионов сапфиров - Денис Калдаев"

Одной новогодней ночью меня так раздразнили хлопки фейерверков, которых не было видно в окно, что я выскочил на балкон в одной пижаме и моментально заработал себе воспаление легких. Конечно, меня быстро поставили на ноги, но после этого случая я каждую зиму болел ангиной.

– Слабое здоровье, – сокрушались врачи. – Пусть больше гуляет и ест яблоки.

– Он будет долгожителем, – неизменно отвечал отец…

Я допил остатки вина и включил головизор на канале классической музыки. Трехмерный оркестр, высветившийся из экрана, занял добрую половину номера. Мне было хорошо, и я даже протянул руку, чтобы коснуться лысины дирижера, которая блестела, как бронзовый чайник. Звучала симфония № 2 до минор Себастьяна Баха. Меня обволакивала приятная дрема. Легкое головокружение. Я держал в руках конверт, не решаясь открыть его. Но мысль, что в нем прописана моя жизнь, манила и жгла, будоражила все чувства. И когда на меня обрушилась очередная композиция, громыхающая буря из нот, я не выдержал, вцепился в уголок конверта и разорвал его в клочья.

Паспорт, освобожденный из бумажного плена, был в точности, как у отца. Серая пластиковая карточка, будь она проклята. Но она заворожила меня. Рядом с моей школьной фотографией (трехлетней давности, еще с медкомиссии в Самшире), под семибуквенным «Эйорхол» – выпуклые полоски штрихкода. Я провел по ним ногтем, и раздался звук, похожий на пчелиное жужжание.

Казалось, терять нечего. Будь что будет. Я подошел к головизору и поднес паспорт к лазерному устройству. Удиви меня, дружок. Но когда экран вспыхнул аккуратненькими голубыми цифрами, моя рука задрожала и выронила карту. Я постараюсь наиболее подробно описать то, что произошло потом. Меня словно облили ледяной водой.

Цифры гласили: «02.09.2102. 17.22».

Ниже пометка: «Класс «А».

Я оцепенел, сжав кулаки до крови. Смотрел и не понимал. Силился, но не мог. Прошел час, год, столетие, вечность… Весь мир исчез. Комната – огромный бетонный гроб – а в ней только я и голубые цифры. Что они значат? Сейчас июнь 2102 года. Выходит… Мне казалось, я допускаю ошибку. Снова начинаю считать. Бессчетное количество раз. Июнь. Второе сентября. И вдруг… как топор по голове… я понял. Это произошло внезапно, с кристальной ясностью. Как взрыв. Как цунами. Меня вырвало, и я упал прямо в лужу из вина и желчи.

Это означает, что мне осталось чуть больше трех месяцев!

«Ложь!» – захлебываюсь я. Дурацкое предсказание. Как можно поверить в это? Чепуха. Я пробую рассмеяться, но у меня не получается. Даже намека на улыбку. Тише, Марк, тише… Нужно успокоиться. Но зачем я себе лгу? Пытаюсь встать с колен. Падаю. Что-то звенит над левым ухом.

Этого не может быть. Кажется, номер уменьшается в размерах. Дышать становится все тяжелей. Раз. Два. Три. Четыре. Я делаю глубокие вдохи, сев по-турецки, словно ныряльщик за жемчугом.

Уж лучше бы я ничего не знал! Выбросил паспорт. Разрезал на кусочки. Расплавил. Сжег… В глубине души я верил в эти цифры. Я помнил смерть Сью, и я верил в них…

В книгах написано совсем по-другому. Страшная безысходность? Аффект? Это лишь слова. Наивный, я полагал, что готов к любому запасу времени! Но я ошибался. Глубоко ошибался. Значит, я гораздо слабее, чем думал. Меня словно приговорили к смертной казни за преступление, которое я не совершал.

О боги. Сколько это длилось? Полчаса? Час? Два? Тысячи образов преследовали меня. Бархатный конверт с паспортом. Плачущая мама. Крошка Сью в желтом платье. Блестящий гробик. Сумасшедший, срывающий с макушки пряди волос. Лицо Тома с бисером оспинок…

Номер становится все меньше и меньше, а стены его сдавливают меня, как громадные тиски. Короткий вдох. Выдох. Что это за звук? Будто трещат мои кости. Меня охватывает паника. Вдох. Бегу в ванную и вижу свое отражение, скомканное и отвратительное. Выдох. Волосы, прилипшие к вискам. Поджатые сиреневые губы. Во мне вскипает ненависть. Резкий вдох. Не контролируя себя, хватаю попавшийся под руку флакон с одеколоном и бросаю себе в переносицу. С оглушительным грохотом на кафель сыплются осколки. Выдох. Я кричу, что все это ложь, что я доживу до ста лет! Но едва прорываются первые струи крика, и я уже не могу остановиться. Я кричу и кричу, не разбирая слов, точно новорожденный, впервые увидевший мир; но вместо воздуха из горла течет что-то липкое и аморфное, как мед.

Бешеное коловращение мыслей. Какой меня ждет конец? Перед глазами мелькают хроники с различными видами смертей, начиная от самых банальных – утопление, авария или короткое замыкание, заканчивая экстравагантными: один отравился шпротами, другого сбил «Аэромерседес», третьего убила молния, четвертого – гиря, упавшая с балкона, пятого зарезала на улице банда агнцев, шестой подавился персиковой косточкой…

И вдруг, впервые в своей жизни, я услышал ее. Сначала она звучала тихо, едва-едва, но очень скоро ударила в аллегро, заиграла громче и наконец взвилась в полный рост. Я называю ее «Соната смерти». Не похожая ни на одно музыкальное произведение, звучащая в особой, мистической тональности, она являла собой концентрацию обреченности, страха, подавленности и гнета. И вместе с тем это была удивительно легкая мелодия, свободно льющаяся по руслам пространства.

Уверен, что ни один композитор мира не воспроизведет ее в точности. В ней был и тонкий плач скрипки, и монотонные всхлипы флейты, я различал угнетающий стон органа, рокот барабана, бьющий по ушам, и мелодичные, на первый взгляд, переливы фортепиано, вызывающие сильную тревогу. Ее главной особенностью было то, что она причиняла мне реальную физическую боль в области затылка. Словно в него загоняли раскаленное сверло.

Этот день был абсурден, сюрреалистичен, и я всегда с содроганием вспоминаю о нем. Возникла мысль: если бы мне приказали убить человека, чтобы результат Анализа стал иным, я бы согласился не раздумывая. Такое непозволительное сравнение.

Помню, мне снилась мама: она смотрела на меня серыми прозрачными глазами и что-то шептала. Я видел свой седьмой день рождения, когда отец впервые рассказывал про Анализ. Мне было жутко интересно. Я сидел у отца на коленях и слушал пение соловьев, когда в кабинет юркнула крошка Сью. Она поцеловала меня в щеку. Я специально поморщился, чтобы позлить ее. Ясноглазая малютка с двумя белоснежными бантами, она навсегда останется в моей памяти самым чистым, самым нежным и невинным цветком жизни.

В левой руке она держала «букетик» из карандашей, а правой – протягивала рисунок. Жук-носорог, раскрашенный неловкой детской ручкой.

– Это ты нарисовала, моя маленькая художница? – Отец потрепал ее по головке.

Сью радостно закивала.

– Неужели ты не боишься жуков?

Тогда мне казалось, что отец любит ее больше, чем меня. Я спрыгнул с его колен и подошел к окну. Он говорил про Анализ? Я не слушал, о чем они болтают. Солнце было почти осенним – его лучи не обжигали, а лишь ласково прогревали землю. За окном по узенькой тропинке мчался велосипедист. Парень в белой панамке запускал воздушного змея.