Читать книгу "Химеры картинной галереи - Анна Князева"

Он заглянул в пакет и восхищенно заметил:

– Да вы просто волшебница! Как вам удалось так точно все подобрать?

– В таких случаях говорят – места нужно знать, – улыбнулась Надежда.

– Мы быстро подготовим примерку.

– Ермакова придет послезавтра. Вышивальщица успеет декорировать клинья?

– Попрошу ее задержаться, – пообещал Соколов.

Надежда заглянула в график примерок и поинтересовалась:

– Кажется, вы перенесли примерку Валтузовой?

Соколов удивился:

– С чего вы это взяли? Она придет завтра строго по расписанию.

– Странно… Я только что видела ее машину у входа.

– Возможно, ошиблись?

– У Валтузовой бежевый «Гелендваген». Слишком заметный автомобиль, чтобы ошибиться.

– Могу идти? – спросил Валентин Михайлович.

– Конечно. – Надежда отпустила Соколова и тут же позвонила Виктории:

– Ирэна Валтузова приходила?

– Ее примерка состоится завтра.

– Я не спрашиваю, когда будет примерка, я спрашиваю – приходила она сегодня или не приходила?

После недолгой паузы Виктория ответила:

– Нет, не приходила.

– Тогда почему ее машина стоит возле крыльца?

– Разве? – удивилась Виктория.

Теперь Надежда по-настоящему разозлилась:

– Дурачите меня?

– Я не понимаю, чего вы от меня хотите, – в голосе Виктории дрожала обида. – Придет Валтузова, у нее и спросите!

– Ну, хорошо… – Надежда «сбавила обороты». – Примерка Вороновича состоялась?

– Он и Тищенко в примерочной.

– Спасибо.

Опустив трубку, Надежда задумалась. Что-то в этой ситуации, а главное, в поведении Виктории, ей не понравилось. Отложив переживания на потом, она решила порисовать. Идеи, пришедшие в голову за время поездки, рвались на бумагу.

Однако творческий порыв был прерван появлением Ираиды Самсоновны:

– Ты не поверишь! Мне только что позвонила Мешакина!

– Зачем? – Надежда замялась, но, сообразив, что это уже случилось и деваться ей некуда, проронила: – Неужели у нее хватит наглости явиться сюда?

– Хватит, – заверила дочь Ираида Самсоновна. – Она спросила, когда можно приехать.

– И что ты ответила?

– Я сказала – приезжайте сейчас.

– Как ты могла… – Надежда встала из-за стола и подошла к окну.

– Только не кури! – предупредила Ираида Самсоновна.

Надежда резко развернулась, на ее лице было негодование:

– Ты же знаешь, что это за люди!

– Леся – всего лишь жертва своего авторитарного мужа. К сожалению, деньги и должность прокурора наложили на него свой отпечаток.

– Когда она приедет?

– Минут через тридцать.

– Леся будет с дочерью?

– Они приедут вдвоем, – ответила Ираида Самсоновна и, выходя за дверь, сообщила: – Пойду предупрежу об этом Викторию.

Надежда выхватила из пачки сигарету и закурила. Она смотрела в окно и не могла успокоиться. Воспоминания вернули ее в тот день, когда в примерочной ателье у пятнадцатилетней дочери Мешакиной начались роды[7]. Все произошло неожиданно, во время примерки. О беременности девочки не подозревали даже родители, списывая выросший живот на чрезмерную полноту. В результате отец-прокурор жестоко расправился с новоиспеченной матерью и ребенком: Анфису отправили на учебу в Лондон, новорожденного мальчика оставили в доме малютки.

Надежда мучилась воспоминаниями о брошенном мальчике. После родов она держала его в руках, и он смотрел на нее так, как будто знал, какую участь приготовила ему злая судьба.

Промаявшись месяц, она решила усыновить ребенка Мешакиных. Отношения с Астраханским были на подъеме, и он горячо поддержал ее. Юридическую сторону вопроса взял на себя Фридманович. Все сладилось, но ребенок пробыл у Надежды всего несколько дней. Прокурор Мешакин опротестовал разрешение на усыновление мальчика, и в дом Надежды явилась группа захвата. Дело обошлось без стрельбы лишь потому, что Астраханский в этот момент был в отъезде.

Мальчика забрали, Надежда поплакала и смирилась. Ей было бы легче, если бы ребенка забрали Мешакины, но его отдали в другую, пусть и хорошую семью.

С тех самых пор между ней и Астраханским словно пробежала черная кошка. Лев не мог себе простить того, что не отстоял благополучие и счастье Надежды. В результате – они все больше и больше отдалялись друг от друга.

Что касается Фридмановича, он сделал все, чтобы решить вопрос юридически, однако на глобальные жертвы был не готов. Надежда ни в чем его не винила, потому что большего от него не ждала.

И вот теперь жена прокурора Мешакина осмелилась явиться в ателье с матерью малыша, которого Надежда целых семь дней считала своим сыном. Она разрывалась от негодования, но, в конце концов, профессионал одержал победу над женщиной. Когда Мешакины явились в гостиную, обе – огненно-рыжие, веснушчатые и приземистые, как табуретки, Надежда сделала вид, что между ней и ними ничего не стоит.

К счастью, у Мешакиной-старшей хватило здравого смысла не проявлять излишних восторгов.

– Как поживаете? – спросила Надежда, зная, что в интеллектуальных кругах такой вопрос называли «суконным». Но в случае с Мешакиной он был уместен.

Леся ответила на ее суконный вопрос сдержанно-однозначно:

– Хорошо, – и, в свою очередь, спросила о том же.

Надежда ограничилась только одним словом:

– Нормально.

Ей так хотелось рассказать этим тетехам, какую нестерпимую боль ей причинило все их семейство, но она держала себя в руках.

– Анфисе нужно сшить шесть костюмов. По одному на каждый день учебной недели, – сказала Леся. – Она поступила в колледж, и мы привезли из Англии ткань.

– Зачем же было везти в Россию? – поинтересовалась Надежда. – Сшили бы в Англии.

– В России это намного дешевле, даже если шить в дорогом ателье.

– За последнее время у нас выросли цены, – предупредила Надежда, еще надеясь избавиться от Мешакиных.

– Насколько? – поинтересовалась Леся. Несмотря на многомиллионное состояние мужа, она оставалась рачительной женщиной.

– На двадцать процентов.

– Боже мой! – Леся дрогнула, но не отступила. – Что же делать… Давайте заказывать.

Впервые за много лет знакомства Надежда не стала любезничать с Мешакиной за чашечкой чая. Она позвонила Валентину Михайловичу, чтобы он побыстрее пришел и снял мерки с Анфисы. Зайдя в примерочную, Анфиса попросила воды. Надежда принесла ей стакан, однако пить Анфиса не стала, а, прикрыв дверь, тихо спросила: