Читать книгу "Тебе, с любовью... - Бриджит Кеммерер"

– Спасибо. Ты нормально доберешься до дома?

Сердце еще гулко бьется в груди, но я киваю. Прокашлявшись, спрашиваю:

– Что такое Челтенхем?

– Не понял… – хмурится Рэв.

– Ну, этот Алан сказал Деклану, что посмотрит, как тот выберется из Челтенхема.

Рэв мрачнеет и замыкается. Снова кашляет, сгорбившись.

– Исправительный центр для несовершеннолетних. – Он отталкивается от машины Роуэн. – Обязательно замени аккумулятор. Если Деклан сказал, что так нужно, значит, так нужно.

И уходит в темноту, оставляя нас с Роуэн одних.

Глава 9

Я НАЧИНАЛА ТРИДЦАТЬ пять записок предложением: «Мне семнадцать». Но после этого не могла больше выудить из себя ни слова. Я не хочу все испортить. Не хочу лишиться нашего общения.

Глупо, да? Я словно пишу письма во мрак, а потом дожидаюсь оттуда ответа.

Мы незнакомы, но я чувствую, что понимаю тебя. И что ты понимаешь меня. Поэтому мне так нравится наша переписка.

Она моя ровесница. Я подозревал это, а она подтвердила. Не знаю, почему для меня это имеет значение, но мне это важно.

Ей нравится наша переписка.

Ей нравится наша переписка!

Я перечитал это письмо, наверное, сотню раз, но каждый раз от волнения бегут по коже мурашки. Оглядываю класс: не заразил ли всех своей взбудораженностью? Чувствуют ли окружающие, в какой трепет меня приводит короткая записка?

Какой там! На уроке литературы народ пушкой не разбудишь. Девчонка с первой парты читает вслух стихотворение Дилана Томаса, но ей глубоко наплевать на строки о гаснущем свете, потому как с таким выражением можно зачитывать только список покупок. Она накручивает прядь волос на палец и, дочитав последнюю строфу, откидывается на спинку стула.

Я заслонил записку учебником, чтобы никто не заметил, как я, будто помешанный, поглаживаю слова и перечитываю ее снова и снова.

«…но я чувствую, что понимаю тебя. И что ты понимаешь меня».

В душе мне дико, безумно хочется ее найти. Сказать ей: «Да, да, я тебя понимаю!»

Класс накрывает тоскливая тишина. Слышно, как несколько человек строчат в мобильниках сообщения. Наша учительница, миссис Хиллард, лелеет надежду, что мы впитаем в себя всю мощь поэзии. Опираясь о стол, она прижимает к груди учебник.

– Кто мне скажет, о чем это стихотворение?

Может, для нее это и потрясение, но никто ей не отвечает.

Миссис Хиллард выпрямляется и проходит между рядами парт, касаясь каждой из них кончиками пальцев. На ней длинная шелестящая юбка и узорчатый кардиган, какие носят только пожилые учительницы.

Я запихиваю записку под учебник, пока она меня не застукала.

– Против чего же восстает Дилан Томас? – спрашивает она. – Что это за гаснущий свет?

– Наступающая тьма, – отзывается Дрю Кенни.

– На первый взгляд – да, – кивает миссис Хиллард, цокая каблуками по полу. – Что еще он может иметь в виду?

– Ночь? – высказывает предположение другая ученица. Вяло и без вдохновения.

Мне приходят на ум рассуждения о фотографиях, которые мы ведем с девушкой с кладбища. Ей бы тоже сейчас было скучно? Стоп. А что, если она действительно здесь? Я осматриваю класс.

Кто знает, может, она и тут. Вряд ли, конечно. Но все может быть. Нельзя же посмотреть на кого-то и сразу понять: у нее умерла мама. У меня тоже на лбу не написано: «УМЕРЛА СЕСТРА».

– Прочитайте стихотворение еще раз про себя, – говорит миссис Хиллард. Постучав пальцами по учебнику Элайджи Уокера, она тихо велит ему: – Убери телефон.

Тяжко вздохнув, тот сует мобильный в рюкзак.

– Прочитайте его еще раз.

Она останавливается у моей парты. Бросив на меня короткий взгляд и рассеянно постучав по моему учебнику, она идет дальше. Учителя не ждут от меня ничего особенного.

– Прочитайте стихотворение еще раз и скажите мне, о чем в нем на самом деле говорится.

Кто-то кашляет. Кто-то ерзает. Все молчат. Миссис Хиллард разворачивается в конце класса, и ее спокойствие впервые дает трещину:

– У кого-нибудь должны же быть мысли по этому поводу. Ну хоть у кого-нибудь! Неверных ответов тут нет.

Говорит человек, который только что отмел два ответа.

– О чем это стихотворение? – требовательно вопрошает учительница.

Чего она так разошлась-то?

Я скольжу взглядом по странице со стихотворением:

«Не уходи покорно в ночь глухую».

Я сам не замечаю, как прочитываю его целиком. Оно вовсе не о тьме и ночи.

Миссис Хиллард все так же медленно проходится по классу.

– Он говорит: «Восстань, противься гаснущему свету». Что чувствует Дилан Томас?

– Отчаяние.

Слово вырывается прежде, чем я успеваю себя остановить. Мой голос звучит хрипло – в последний раз я говорил три часа назад, когда мы с Рэвом съели на двоих бублик в столовой.

Естественно, все тут же вылупляются на меня. Половина из присутствующих, наверное, никогда не слышали моего голоса.

Миссис Хиллард возвращается и останавливается у моей парты.

Я не смотрю на нее. Нужно было держать рот закрытым. Продолжаю рисовать в тетради закорючки, делая вид, что это не я говорил. Но она же не идиотка.

– Отчаяние, – тихо повторяет она. – Почему?

– Я просто предположил.

– Неправда. Так почему отчаяние?

Моя рука замирает, и я поднимаю на учительницу злобный взгляд. В классе стоит такая тишина, что, урони кто-нибудь булавку, все услышат. Не люблю быть центром внимания. Ушла бы она от моей парты подальше.

– Я сказал, что это было просто предположение.

– Хорошо. Тогда сделай еще одно предположение, – спокойно отвечает миссис Хиллард. – Почему отчаяние?

Я захлопываю учебник, и сидящие рядом ученики подпрыгивают на стульях от неожиданности.

– Может, он боится долбаной тьмы.

Она и бровью не ведет.

– Может быть. Какой именно тьмы?

Неправильной. Горло сжимается от нахлынувших эмоций, плечи напрягаются. Мне хочется в клочья разорвать проклятый учебник. Я дышу громко и тяжело, как загнанная лошадь.

– Ну же, – подбадривает меня миссис Хиллард. – Какой именно тьмы?

Я готов рассыпаться на части, а она возомнила себе, будто сейчас доберется до моей чуть потускневшей, но якобы золотой души. Видел я уже такие выражения лиц: у социальных работников, школьных психологов, других учителей. Чего они не могут понять, так это того, что все их старания бесполезны.