Читать книгу "Преступление в Орсивале - Эмиль Габорио"

Свидетели этой сцены замерли в дверях и с любопытством, к которому примешивалось изумление, следили за действиями или, так сказать, манипуляциями Лекока. А он, стоя коленями на ковре, ощупывал ладонью ворсистую ткань между осколками фарфора.

– Мокро, очень мокро; когда разбили этот фарфор, чай еще, несомненно, не был выпит.

– В чайнике тоже могло остаться много чая, – заметил папаша Планта.

– Знаю, – откликнулся г-н Лекок, – я и сам сейчас об этом подумал. Следовательно, то, что ковер мокрый, не поможет нам установить точное время убийства.

– Но оно нам известно благодаря каминным часам, – воскликнул г-н Куртуа, – известно с точностью до минуты.

– В самом деле, – поддакнул г-н Домини, – господин мэр превосходно объяснил в протоколе, что часы остановились в результате падения.

– Так-то оно так, – протянул папаша Планта, – но меня как раз насторожило время, которое показывают часы. Стрелки остановились на двадцати минутах четвертого, а графиня, как мы знаем, была в момент убийства одета, как днем. Неужели в три часа ночи она еще не легла спать и пила чай? Не очень-то правдоподобно!

– Это тоже меня поразило, – отозвался сыщик. – Потому-то я и воскликнул недавно: «Не такие уж они олухи!» Впрочем, посмотрим.

Тут же с бесконечными предосторожностями он поднял часы и перенес их на прежнее место на каминной полке, стараясь при этом установить их как можно ровнее. Стрелки по-прежнему показывали три часа двадцать минут.

– Двадцать минут четвертого, – бормотал Лекок, подсовывая под основание часов клинышек. – Черт побери, разве в это время кто-нибудь станет пить чай? И тем более убивать людей – в разгар-то июля, когда уже вовсю светает!

Не без труда он открыл крышку циферблата и передвинул большую стрелку на половину четвертого. Часы пробили одиннадцать.

– Прекрасно! – торжествующе вскричал г-н Лекок. – Вот мы и добрались до правды. – Он извлек из кармана бонбоньерку с портретом, проглотил алтейную пастилку и заключил: – Шутники!..

Зрители были потрясены простотой этой проверки, до которой никто не додумался. Г-н Куртуа восхищался больше всех.

– Этому ловкачу хитрости не занимать, – шепнул он.

– Ergo[5], – продолжал Лекок, знавший по-латыни, – мы имеем дело не со скотами, как я чуть не заподозрил вначале, а с негодяями, которые не только ножом умеют махать. Надо отдать им должное, свое преступление они обдумали скверно, но все-таки обдумали: доказательство налицо. Они надеялись сбить следствие с толку, введя его в заблуждение относительно времени убийства.

– Мне не вполне ясно, зачем это им понадобилось, – осторожно заметил г-н Куртуа.

– Это же очевидно, – возразил г-н Домини. – Убийцам было выгодно внушить нам, будто преступление произошло после отхода последнего поезда в Париж. Гепен мог, расставшись со своими попутчиками в девять часов на Лионском вокзале, к десяти вернуться сюда, убить хозяев, похитить деньги – благо, он знал, что они у графа де Тремореля есть, – и последним поездом вернуться в Париж.

– Превосходная гипотеза, – сказал папаша Планта. – Но почему же тогда Гепен не добрался до Батиньоля и не пошел к Веплеру, где были его друзья? В этом случае у него, начиная с определенного времени, было бы хоть какое-то алиби.

С самого начала расследования доктор Жандрон уселся на единственный уцелевший в спальне стул, размышляя, что за внезапное недомогание заставило побледнеть папашу Планта, когда упомянули костоправа Робло. Объяснения следователя вывели его из задумчивости. Он встал.

– Есть еще одно обстоятельство, – сказал он. – Перестановка стрелок, весьма полезная Гепену, оборачивается против его сообщника Подшофе.

– Однако может статься, – ответил г-н Домини, – что мнения Подшофе никто не спрашивал. Что до Гепена, то у него, надо думать, были веские причины не идти на свадьбу. Смятение, охватившее его после убийства, выдало бы его больше, чем отсутствие на свадьбе.

Лекок по-прежнему не считал нужным высказываться. Подобно врачу у постели больного, он хотел сперва окончательно увериться в диагнозе. Он вернулся к камину и опять стал переставлять стрелки часов. Часы пробили половину двенадцатого, полночь, половину первого, час. При этом Лекок брюзжал:

– Невежды, горе-грабители! Воображают себя хитрецами, да где им! Стрелки переставили, а бой отрегулировать не догадались. И вот, откуда ни возьмись, приходит стреляный воробей из полиции, на мякине его не проведешь, и весь их фокус разгадан.

Г-н Домини и папаша Планта хранили молчание. Лекок подошел к ним.

– Господин судья, – сказал он, – теперь уже можно не сомневаться, что удар был нанесен до половины одиннадцатого.

– Если только у часов не испорчен бой, – заметил папаша Планта, – что бывает сплошь и рядом.

– Сплошь и рядом, – подтвердил г-н Куртуа. – Например, у часов, что стоят у меня в гостиной, бой испорчен уже бог знает сколько времени.

Лекок задумался.

– Возможно, господин мировой судья и прав, – ответил он. – Для меня все это весьма правдоподобно, однако в начале расследования одного правдоподобия маловато, нужна уверенность. К счастью, мы располагаем возможностью проверки. Я имею в виду постель. Готов поспорить, что она расстелена. – И, обращаясь к мэру, добавил: – Нельзя ли кликнуть кого-нибудь из слуг мне на подмогу?

– Не стоит, – заявил папаша Планта, – я сам вам помогу, так будет скорее.

Вдвоем они сняли с кровати балдахин и вместе с пологом положили его на пол.

– Ну что? – воскликнул Лекок. – Я был прав, не так ли?

– В самом деле, – не без удивления согласился г-н Домини, – постель разобрана.

– Да, разобрана, – отозвался сыщик, – но в ней никто не спал.

– Однако… – с сомнением в голосе начал г-н Куртуа.

– Я убежден, что не ошибаюсь, – перебил полицейский. – Эту постель расстелили, не спорю, быть может, в нее упали на минутку, измяли подушки, сбили одеяла, скомкали простыни, но от опытного глаза не укроется, что в этой постели никто не спал. Смять постель, чтобы создать видимость, будто в ней спали, столь же трудно, как постелить, а может быть, еще труднее. Чтобы ее постелить, необязательно снимать все простыни и переворачивать матрас. А чтобы смять, необходимо лечь в нее, укрыться, завернуться. Постель – один из тех ужасных свидетелей, которые никогда не обманут и которых не уличить в подлоге. В эту постель не ложились.

– Я знаю, что графиня была одета, – заметил папаша Планта, – но, может быть, граф лег первым.

Следователь, врач и мэр подошли к кровати.

– Нет, сударь, – ответил г-н Лекок, – и я вам это докажу. Доказательство нехитрое, и, вникнув в него, десятилетний ребенок и тот не позволит обмануть себя этим искусственным беспорядком. – Он осторожно отвернул на середину постели одеяла и нижнюю простыню и продолжал объяснение: – Подушки совершенно измяты. Не так ли? Но обратите внимание на валик в изголовье: на нем нет ни одной складочки из тех, что остаются от головы спящего и от движения его рук. Это не все: посмотрите вот на эту часть постели, от середины до края. Одеяла были тщательно подоткнуты, верхняя и нижняя простыни плотно прилегают одна к другой. Просуньте руку внутрь, как я, – он просунул руку между простынями, – и вы почувствуете сопротивление, которого не было бы, если бы кто-нибудь до этого растянулся во весь рост под одеялом. А господин де Треморель был мужчина крупный и занимал постель во всю ее длину.