Читать книгу "Сладкая горечь - Стефани Данлер"

– Гм… что у нас есть открытого?

Приподнявшись, она потянулась к бутылкам на рабочем столе под стойкой.

– Не могли бы вы, скоты, убраться из моего бара? Я тут чистоту пытаюсь навести.

– «Жигондас»[8] еще не выдохся? Когда мы его открыли?

– Позавчера.

– Почти сдох.

– Но стоит попробовать.

Ник поставил на стойку бокал, черную бутылку с биркой и вернулся к своим бокалам.

– Сегодня самообслуживание? Новенькой-то ты налил.

– Не зарывайся, Ари. Я не шучу, ты-то едва-едва нужное с кухни принесла. Новенькая пока собственной головы от задницы не отличит, а работать-то может получше тебя. Кстати, из-за тебя я на двадцать минут опаздываю.

– Похоже, ты выбрал неудачную ночь быть барменом, старик. – Ариэль вытрясла последние капли из бутылки себе в бокал, понюхала вино и щелчком открыла сотовый телефон.

Если бы Ник такое мне сказал, я сгорела бы со стыда. А тут ничего, даже неприятного осадка не осталось.

Никки крикнул на кухню: «Все чисто», и из распашных дверей выскочили носильщики. Они побежали с мешками вдоль стойки – бесконечный караван черных мешков несся на тротуар. Они подперли дверь, чтобы та не закрылась, и в помещение ворвался жаркий удушливый воздух, точно липкие пальцы прошлись по моему лицу. «Горе-то какое!» – как сказала бы Ари. Я пила мой рислинг. Каждому свое лекарство.

– Взаправду жарко в последнее время, – произнесла я.

Никто не откликнулся.

– Лето, – сказала я.

С улицы раздалось монотонное гудение, потом шорох. С секунду мне казалось, что это клаустрофобичные звуки цикад моего детства. Или ветер гнет ветки. Или коровы мычат в полях. Но это были машины. Я пока к такому не привыкла: вместо звуков природы сип перегретых моторов.

Я немного сдвинулась к Уиллу, мне хотелось казаться открытой на случай, если кто-то со мной заговорит. Уилл и Ариэль болтали каждый по своему телефону, Ник чертыхался себе под нос за стойкой. Я подумала, не достать ли мне самой телефон. Он был новый. Старый я оставила в ящике комода дома. Интересно, что отец с ним сделал? А с ящиками книг?.. Впрочем, я была почти уверена, что он не открывал дверь в мою комнату. Когда я купила новый телефон, код региона показался мне символом – 917. Я старательно скопировала в него все контакты. Но у меня не было пропущенных звонков или сообщений. Никто пока не просил меня подменить его на смене.

– У меня нет кондиционера, – сказала я.

– Правда? – Сложив телефон, Уилл повернулся ко мне. – Серьезно?

– Они дорогие.

– Горе-то какое! – вмешалась Ари. Поднырнув под руку Уилла, она рассматривала меня с любопытством. – И что же ты поделываешь?

– Ну, у меня большие окна и вентилятор. Когда совсем припекает, как на прошлой неделе, например, то принимаю холодный душ, чтобы…

– Нет, – сказала она, а ее взгляд говорил: «Что за чертова идиотка!» – Что ты делаешь? В Нью-Йорке что делаешь? Ты пытаешься кем-то стать?

– Да. Я изо всех сил пытаюсь стать полноценным бэком.

Она рассмеялась. Я рассмешила Ариэль!

– Ну да, а после предел тебе – только небо.

– А ты что делаешь?

– Да все. Я пою. Я пишу музыку. У меня своя группа. А Уилл пытается снять кино. Пластилиновую версию «A bout de souffle»[9] в духе «Уоллеса и Громмита».

– Да ладно тебе, идея-то была недурна.

– Как же, как же, достойно восхищения! Неделю лепить что-то из глины, чтобы добиться нужной степени скуки…

– На таких, как ты, Ари, я даже не обижаюсь, ты ничего не смыслишь в искусстве. Я виню, во-первых, твой пол, во-вторых, систему…

– Ну же, Уилл, признавайся. Ты просто мастурбируешь, да? В той темной комнатенке со своей глиняной Джин Сиберг?

Уилл вздохнул.

– Должен признаться, трудно этого не делать. – Он повернулся ко мне. – На самом деле я работаю над чем-то другим. Я пишу художествен…

– Комикс? Роман воспитания? Исследование и восстановление в правах патриархального нарратива?

– Ты когда-нибудь заткнешься, Ари?

Улыбнувшись, она положила руку ему на плечо. Она взяла свой бокал и уже собиралась отпить, потом вдруг ойкнула и повернулась к нам.

– Ваше здоровье, – серьезно сказала она.

– Твое здоровье.

– Нет, глаза в глаза, новенькая.

– Посмотри ей в глаза, – подсказал Уилл, – не то она нашлет проклятие на твою семью.

Я посмотрела в ее черные от размазанной туши глаза и произнесла «Ваше здоровье» как заклинание. Наши три бокала соприкоснулись, и я сделала солидный глоток. Позвонки у меня в спине расслабились и размякли, как масло, плавящееся при комнатной температуре.

Потом три вещи случились как будто разом.

Во-первых, музыка изменилась. В колонках зазвучал Лу Рид – бормочущий и мямлящий, любимый дядюшка-поэт.

– А знаете, я видел его однажды в парк-отеле «Гранмерси»? Кстати, вы видели, что там, мать его, учинили? Это, друзья мои, скверный знак, помяните мое слово. Так вот, сижу я там, и вдруг вижу, Лу, мать его, Рид, и думаю, спасибо тебе, что научил меня быть человеком и все такое, ну сами понимаете…

Я старалась и дальше слушать байку. Ари посмотрела на меня, и я кивнула. Но казалась такой интимной – как кран, капающий в ночи.

Во-вторых, внезапно оказалось, что все табуреты заняты. Их реквизировали повара, убиравшие зал официанты, посудомойщики – все теперь без униформ. Без «полосок» все выглядели чуток расхристанными, а может, как выпущенные на свободу заключенные. При виде покрытых шрамами рук поваров на фоне мятых рубашек поло или старых футболок хеви-метал я невольно спросила себя, что подумала бы о них, столкнись я с кем-нибудь в подземке, не зная, что у них есть тайная и полная значимости жизнь в белых кителях?

Вдоль череды табуретов величественно плыла Симона, волосы у нее были распущены. Я попробовала поймать ее взгляд, но она ушла в дальний конец стойки, где сидели Хизер и ее парень по имени Паркер, тот самый, который посвящал меня в тайны кофемашины. И сама Симона уже не походила на статую. На ней были простые кожаные сандалии, и, закинув ногу на ногу, она ею покачивала.

И, наконец, с грохотом вылетел из кухни Шеф в бейсболке и с рюкзаком на плече. Вся его ярость куда-то улетучилась, и остался просто мужичок, выглядевший, как папаша, спешащий к минивэну. Все натужно выдавили: «Доброй ночи, Шеф». Он махнул, не глядя, и выскочил за порог.