Читать книгу "Из Декабря в Антарктику - Виктор Джин"

Жмусь в кабинке. Практически впечатался в стену. Под ступней разъезжается что-то скользкое. Большие глянцевые тараканы заползают на пальцы ног. Из живота карабкается блевотина. Громадным слизняком пытается вылезти, но соскальзывает. Зажимаю кровавыми ладонями нос. Задержи дыхание!

Тень мечется, скользит поверх кусков кафеля. Удлиняется, набухает до невозможности и влетает в кабинку.

Стена мокрая. Холодная. Ледяная, холодная.

Я вжат плечом в стену.

Ступнями в скользком болотце. Сочится между пальцев, проводит склизким языком.

Поскуливаю.

Дышу.

Хрип, снова хрип. Странный хрип — не совпадает с дыханием, выбивается, будто чужой.

Медленно поворачиваю голову.

Сидит рядом. Черный. Африканец. Пристроился, и как бы не замечает меня. Ноги его скрылись в куче использованных газет. Отчего он походит на ворона, севшего на охапку осенней листвы.

Круглое мускулистое плечо упирается в бок. Мы сжаты, намертво, в кабинке, впритирку, слипшись плотно. Нет места.

Пальцы незнакомца шевелятся, как червяки, трогают мое запястье, находят ладонь. Его пальцы проскальзывают меж моими и сжимают руку. Ощущаю противную ладошку, скользкий сгусток.

Стены кабинки давят тисками. Так мы и сидим. Вприсядку. Крепко взявшись за руки, как влюбленная парочка. Между нами куча дерьма, отдающая кислятиной и желчью. На негритянском лбу блестят жирные капли — грязное масло во фритюрнице; конденсат на поверхности канализационной трубы.

Выпученные белые зрачки хаотично дергаются в темноте. Бегают кругами, вьются. Белые шарики так и скачут — пинг-понг, пинг-понг. Резко замирают, выпучиваются на меня, смотрят с секунду, и снова судорожно вьются.

В этот сумбурный миг, когда глаза наши встретились, пластиковый взгляд африканца выразил ужас. Смертельный ужас, за пределами человеческого. Африканец хрипел как кабан с пробитым легким, заполненным кровью. Кровь пузырится и гуляет вверх-вниз по трахее. Дыхание вот-вот откажет.

Мои мысли, одна за другой, возвращаются.

Шепчу сухими губами:

— Qu’est-ce qui c’est passé?

Но вопрос затерялся среди всхлипов. Что случилось — не ясно.

Незнакомец рыдает. Захлебывается желтым тестом из слез и соплей. Вязкие соленые нити тянутся изо рта и носа. С гладкого подбородка свисают жидкие сосульки. Вряд ли способен вымолвить даже букву.

Потеет и трясется как сомалийская шлюха. Пот воняет. Сладковатой пряной говниной, закупоривающей ноздри. Черная кожа резка, а пропитанная страхом, способна перебить запах дерьма. Потому и тараканы то ли разбежались, то ли сдохли — не лезут на пальцы.

Расслабляю ладонь, пытаясь отцепиться, но рука соседа крепко держит. Незнакомец глядит умоляюще. Похоже, от этого зависит его жизнь. Сжимаю мокрую ладошку. Действует — мускулистая шлюха перестает рыдать.

Выждав время, повторяю вопрос.

А вскоре еще.

— Putain de merde, reponds-moi!!

Наконец слова доползли до черных раковин по бокам курчавого черепа.

Дребезжащие губы пузырятся, выплевывают писк. Пузыри и писк, и пузыри, и вот на губах, помимо пузырей, появились звуки:

— Пп… Пп… П-паук…

— Что паук?!

— Пп… Пп…

— Ну же, гадина!

— П-паук… огромный п-паук…

Больше из негра не выдавилось ни звука.

На рассвете, когда первые холодные лучи солнца проткнули тело ознобом, я выехал из города в сторону границы. Влез в машину и распластался на заднем сидении.

Лихорадка клыками вцепилась в череп. Тело обмякло обездвиженной птичкой.

Машину качает, будто гроб плывет по волнам.

Бывает, богомолы охотятся на маленьких птичек. Хватают крепко за голову. Пернатая тушка обвисает. Богомол держит, медленно, мало-помалу, выедает мозг, начисто, пока ничего не останется.

Вот как так?.. чтобы богомолы…

Блядские богомолы.

СМЕРТЬ

Женщина, осознав, что сжимает ладонь собеседника, отдернула руку; вцепилась в стол с восковым выражением лица.

— Что-то нехорошо, — простонала.

— Тебя укачало, пойдем.

Мужчина помог спутнице подняться и вывел в коридор. Тот растянулся узким тоннелем и казался нескончаемо длинным. Добравшись до ее каюты, они быстро распрощались.

Шатаясь, побрел мужчина к себе. Тусклый свет пятнал стены багрянцем. Приходилось держаться за поручень, и все равно болтало. Казалось, что в стенах магниты, а карманы одежды забиты железными скрепками. То и дело приходилось останавливаться, упершись руками в металлическую стену, и дожидаться пока пол займет угол, позволяющий продвинуться еще на пару шагов. Гравитация слетела с катушек, взбунтовалась. Швыряет, вдавливая в стену, а затем выталкивает обратно.

Наконец, отворив дверь каюты, он бесшумно проник в темноту. Не включая свет, лег на кровать. Деревянные веки закрылись. Уставшее тело болтали обезумевшие волны.

* * *

Со всех сторон напирают дюны. Желтый океан набросал песок на правую сторону дороги, обглодав нагретый асфальт. Такой горячий, что прозрачный воздух аж шевелится, и вдалеке все размывается в лужу.

Звук старого мотора неутомимо бьется о пустоту. Белый «пежо» идет на скорости, уклоняясь от наносов. Всякий раз, налетая на песчаную кучу, колесо ударяет — машина болтается, начинает вилять. Кузов трещит и поскрипывает. И снова стук мотора. Пейзаж не меняется. Встречных машин нет. Ничего нет. Небо глухонемое.

Мы выбрались из Дахлы на рассвете. Песчаный город на краю мира проводил сытным таджином. Пришлось плотно поесть, ведь предстояло провести целый день без еды и питья. Тяжело пересекать Сахару, особенно в Рамадан.

Да еще с таким попутчиком.

Мавр, зажав в зубах лакричную палочку, обхватил сосисками пальцев тонкий обруч. Похож на контрабандиста. За все время не обронил ни слова. Периодически поворачивает голову и бросает на заднее сидение косой взгляд.

Вокруг головы и шеи слоями навинчена ткань — распустилась пышная черная роза. Нос прилеплен картофелиной. Верблюжьи зубы, огромные щели и налет с гнильцой у каждого основания. Посасывает лакричную палочку, иногда высовывает изо рта, смотрит на изжеванный конец-кисточку; и снова втыкает лакрицу в желтые керамические лопасти.

Заднее пространство машины забито под завязку. Тут же, среди багажа, втиснуто мое худощавое тело. Переднее сидение сдвинуто назад настолько, что упирается в колени. На это сидение нагружены баулы с продуктами, а на полу перед ним завал из сумок и книг. Сверху этого бардака покачивается крупный арбуз.