Читать книгу "Рок семьи Романовых. "Мы не хотим и не можем бежать..." - Хелен Раппапорт"

Произошедшее в конце декабря 1916 года убийство Распутина, лишившее Александру ее злокозненного (по общему мнению) советника, казалось, сняло остроту кризиса. Князь Феликс Юсупов и великий князь Дмитрий Павлович разработали и осуществили план устранения Распутина в надежде на то, что это спасет Россию от надвигающейся на нее катастрофы. «Отчаянная ситуация потребовала отчаянных действий, – написал впоследствии Юсупов. – Невозможно спорить с тем, кто потерял рассудок». «Все дошло до точки кипения, – вспоминал великий князь Павел Александрович. – В самом воздухе была разлита какая-то тяжесть». Людям уже не надо было агитировать за революцию. За них это делал сам императорский дом26.

В Европе никто из венценосных кузенов и кузин Николая и Александры даже не попытался скрыть своего огромного облегчения, когда Распутин наконец был убит. В Британии королева-мать Александра написала, что «о смерти Распутина сожалеет только наша бедная дорогая Алики, которая под его влиянием могла разрушить все будущее России… она воображает себя императрицей Екатериной»27. Великая княгиня Виктория Федоровна, двоюродная сестра Александры, была с этим согласна: убежденность Александры в том, что «спасение и возрождение России зависят от нее … создало запутанную ситуацию, из которой не было выхода»28.

«Какое счастье, что Р[аспутин] теперь устранен», – написала вдовствующей императрице Марии Федоровне (Дагмар) королева Норвегии Мод 27 января 1917 года29. Но для многих в императорском доме устранения Распутина было недостаточно. «Мы должны полностью избавиться от Александры Федоровны и Протопопова [российского министра внутренних дел]» – написал великий князь Николай Михайлович вдовствующей императрице, которая, вконец раздосадованная тем, что ее сын и невестка не желают прислушиваться к ее советам, уехала в Киев. – «Я опять ставлю вас перед той же дилеммой, – продолжал он:

Убрав гипнотизера, мы должны теперь вывести из игры ту, кого он загипнотизировал… Это вопрос спасения трона – не самой династии, положение которой по-прежнему крепко, а нынешнего Императора. Иначе будет слишком поздно… ведь вся Россия знает, что покойный Распутин и А. Ф. – это одно и то же. Один убит, теперь должна исчезнуть и другая»30.

При дворе по-прежнему преобладала атмосфера вражды и взаимных упреков. Николай и Александра «похоже, заняты только одним – местью тем, кто, как они, считают, замешан в этом деле, – писала великая княгиня Виктория Федоровна. – Здесь так ужасно, что мы живем словно в сумасшедшем доме»31. Реакция Николая на убийство Распутина была жесткой: двое убийц, Дмитрий Павлович и Феликс Юсупов, были сосланы; первый – на фронт в Персию, а второй – в одно из своих имений. Другие Романовы написали Николаю коллективное письмо протеста; его отказ смягчить наказание заставил некоторых из них опять серьезно заговорить об отстранении царя и царицы от власти. Как впоследствии вспоминал Морис Палеолог, за ужином в резиденции великого князя Гавриила Константиновича разговор шел о заговоре. Другие тайные встречи, на которых обсуждались его планы, проходили во дворце великой княгини Марии Павловны-старшей, вдовы дяди Николая Владимира Александровича. Родственники Николая опасались, что едва он вновь уедет на фронт, «императрица может объявить себя регентшей»32.

К началу 1917 года постоянное давление со стороны его родни и деспотичной жены, к которым добавлялась гнетущая тревога по поводу хода кампании на российском Западном фронте, страшно состарили Николая. Он казался совершенно вымотанным и все больше и больше впадал в фатализм. «В его волосах и бороде появилась седина, глаза ввалились», – вспоминал российский посол в Стокгольме Анатолий Неклюдов. Но еще больше поразило его другое:

«Я видел перед собой такое изнеможение, такую неослабную озабоченность, что они, казалось, мешали ему полностью сосредоточиться на теме нашего разговора; вся прежняя живость его манеры держать себя и ума, совершенно исчезла… мне представляется, что в манере держаться и наружности Императора Николая II было нечто большее, чем озабоченность, нечто большее, чем тревога. Быть может, он уже видел пропасть, разверзающуюся у его ног, и быть может, знал, что остановиться невозможно и что он должен пройти свой путь вплоть до неизбежного и смертельного падения»33.

Все жалели Николая из-за его слабости; но еще больше была всеобщая ненависть к Александре за ее омерзительную истеричность. «Ее воля активна, агрессивна и неуемна», – заметила как-то Палеологу великая княгиня Мария Павловна-старшая. А воля Николая, по ее мнению, – это «лишь безволие, воля наоборот. Когда он утрачивает веру в себя и думает, что Бог его оставил, он не пытается настаивать на своем, а просто заворачивается в мантию из тупого и отстраненного упрямства». Александра же забирала себе все больше власти: «В скором времени она станет единовластной правительницей России»34. Вдовствующая императрица Мария Федоровна была в отчаянии от апатии, овладевшей ее сыном. «Я чувствую, что мы неуклонно приближаемся к какой-то катастрофе, а Его Величество слушает только льстецов», – призналась она в разговоре с премьер-министром Владимиром Коковцевым. Ее сын, как она выразилась, не видит, «что под его ногами образуется нечто. Нечто, чего он еще не видит, я же инстинктивно это чувствую, но пока не могу понять, к чему именно мы идем»35. Было очевидно, что Николая вот-вот настигнет цунами перемен, и Палеолог отметил про себя, что внутри Государственной Думы даже самые «ярые монархисты и реакционеры уже открыто обсуждают возможность убийства Императора»36.

Как вспоминал американский посол в Дании, Морис Иган, судьба России была теперь «единственной темой дискуссий в дипломатических кругах… Все сходились во мнении, что Императрица – это главное препятствие, мешающее Императору дать своему народу либеральную конституцию»37. Зять Николая Сандро написал и отправил царю длинное письмо, в котором он умолял Николая пойти на политические уступки и обуздать свою деспотичную жену. «Ты не можешь править страной, не прислушиваясь к голосу народа, – писал он. – Всего несколькими словами, одним росчерком пера ты мог бы все успокоить и дать стране то, чего она жаждет, то есть правительство национального доверия и свободу развития общественных сил»38. Сандро был в отчаянии. Советники Николая, большинство из которых были поставлены на свои места Александрой, пока царь был в отъезде, вели его и Россию «к неминуемому краху». В предельно откровенной беседе с Михаилом Родзянко великая княгиня Мария Павловна-старшая теперь настаивала на том, что Александра «должна быть уничтожена»39.

На тайной встрече в Петрограде депутаты Государственной Думы, члены Государственного Совета Российской империи и Особого Совещания обсуждали возможность государственного переворота40. Группа думцев, объединившихся вокруг князя Львова, предлагала отправить Александру в Крым и заставить Николая передать власть своему двоюродному дяде великому князю Николаю Николаевичу, однако великий князь отверг эту идею41. Вместо этого «было решено заставить мальчика [Алексея] подписать заранее составленный документ, – вспоминал позднее депутат Думы Борис Энгельгардт, – и учредить при нем правящий совет» из нескольких думских министров42. В первую очередь надо было остановить деятельность, подрывающую способность страны вести войну. Переворот был назначен на начало марта; Михаил Терещенко должен был отправиться на фронт, чтобы привлечь сочувствующих офицеров на сторону заговорщиков. Но, как это произошло и со многими другими из нескольких тогдашних заговоров против Николая и Александры, этот так и остался «на уровне салонных разговоров» и, как и все они, запоздал43.