Читать книгу "Русь Татарская. Иго, которого не было - Константин Пензев"

Немецкий философ В. Шубарт, которого так же, как и В.О. Ключевского, никак нельзя назвать каким-либо русоненавистником, считал, что «с татаро-монгольским игом не идет в сравнение никакое другое явление в европейской истории. Оно тяготело над русскими почти два с половиной века (1238–1480), и тем не менее, ни в государственном плане, ни в духовном они не погибли, хотя это и нанесло их душе глубокий ущерб, не преодоленный по сей день»[51].

Отсюда В. Шубарт сделал ряд выводов: «С тех пор душу русского человека нередко стали омрачать приступы жестокости… Испытав слишком много бесправия, они теряют веру в нравственную и практическую ценность права… Без татарского нашествия не было бы русской революции!.. Не царская Москва XVI века, а вольный Новгород XIV – вот отражение сущности русского духа…» И т. д.

Увы, но все эти выводы ошибочные, хотя бы потому, что они зиждутся на измышленном русскими историками обстоятельстве. Но даже если бы татарское иго было не измышлением, а фактом, то и в этом случае оно не оказало бы ровным счетом никакого воздействия на формирование русского национального характера. Вот в чем парадокс!

Академик Д.С. Лихачев отмечает, что «русский национальный характер оформился до закрепощения крестьян»[52]. Положим, что так оно и есть. Сейчас мы попытаемся выяснить некоторые особенности жития подавляющего большинства великороссов вплоть до конца XV века. Дело в том, что до конца XV в. никакое крепостничество, никакое иго, никакая вообще деспотия на территории Великороссии не были возможны чисто физически, из-за господства здесь системы подсечно-огневого земледелия, неразвитости земледелия пашенного и, соответственно, неразвитости поместного хозяйства, которому как раз и требовался постоянный (прикрепленный) рабочий и сельскохозяйственный контингент. Переход к пашенному земледелию, более того, к трехполью, при котором земля не истощается или истощается слабо, начал происходить в середине XV века. Тогда только появляются первые письменные известия о трехполье[53].

На севере России, к примеру в Вологодской, Олонецкой, Архангельской губерниях, подсечное земледелие сохранялось чуть ли не до начала 30-х годов ХХ века[54]. Здесь практически не существовало помещичьего хозяйства, а крестьяне Русского Севера причислялись к государственным, которыми владели лично князья, а позже – непосредственно российские цари и императоры.

В общем случае, российское крестьянство делилось на государственное и владельческое. Численность последнего к 1861 году составляла 37,7 % (22 млн. 500 тысяч человек) от общего населения России. Крепостных в классическом смысле этого слова, т. е. крестьян, сидящих на барщине, находящихся под непосредственной властью своего помещика и принужденных исполнять всякую работу по его требованию, в 1858–1859 гг. было от 12 до 15 % населения империи[55].

Итак, что же такое подсечно-огневое земледелие? И почему разговор о нем так важен для понимания такого предмета, как великорусский национальный характер? Дело в том, что «модели сельского хозяйства и связанной с ним социальной структуры намного больше зависят от естественной окружающей среды, чем индустриальные модели. Они формируются в зависимости от почвы и климата и могут, таким образом, породить различные формы владения землей, социальной структуры и правления»[56].

Существует две разновидности подсечно-огневого земледелия. 1-я – это собственно подсека. Деревья на выбранном под засев лесном участке подсекаются, т. е. на дереве, кольцом высотой в 20–40 см, снимается кора. Эту операцию может успешно производить даже подросток начиная с 12 лет. При известной сноровке за день можно подсечь (ободрать) до 200 деревьев. Здесь не требуется никакого специального инструмента, годится топор, нож-тесак, кремневый скребок или тесало. Подсека была известна населению лесных областей Евразии с древнейших времен.

Подсеченное дерево высыхало за 2–3 года, сам же участок оказывался готов к палу через 5—15 лет, т. к. деревья на нем не валили, а дожидались ветровала. После ветровала участок поджигали. Поскольку палового материала оказывалось более чем достаточно, то при пале происходило выгорание дерна и подросшего молодняка и обильное образование золы, которая являлась превосходным удобрением. Затем собирали недогоревший материал, сжигали его и сеяли репу, лен, просо, овес, ячмень, рожь и пр., иногда в еще теплую землю. После делали из верхушки ели борону-суковатку и боронили ей участок, но не для мельчения земли, а для заволакивания зерна в почву. Посевочного материала при подсечном земледелии требовалось мало (1,5–4 пуда на десятину), посев специально делали разреженным, чтобы обильные всходы не подавляли друг друга. Подсечные участки не корчевались, сеяние производилось между обгорелыми пнями. Мотыжение также не производилось.

Пользование участком продолжалось год-два, реже три. Всего в распоряжении семьи находилось 10–15 участков, и они были разбросаны по большой территории за 10–12 и более верст от основного жилья. Соответственно, в распоряжении семьи находилось не одно только основное место жительства, т. е. двор, а еще и несколько так называемых починков. В XV веке 70 % населения, к примеру, в Северо-западной Руси проживало в лесных поселениях одно-двухдворках. В трех-четырех-дворках – еще около 20 %[57].

Только около 10 % населения проживало в более крупных деревнях и городах, вело пашенное земледелие, было организовано в поместья, занималось торговлей, ремеслами и являлось непосредственной опорой государственной княжеской власти. Эти 10 % проживали в основном в районах ополий, т. е. на относительно безлесных территориях. Экономическим центром великорусской государственности явилось Нерльское ополье и, соответственно, Залесское княжество с центром в Переяславле-Залесском. Отличительной чертой географического положения Залесского княжества было владение берегами Верхней и части Средней Волги, магистральной торговой дорогой, особенно важной для Новгорода в его торговле с болгарами.

Итак, подавляющее большинство великорусского населения к концу XV века, т. е. к концу «монголо-татарского ига», проживало в деревнях-однодворках большими патриархальными семьями в 50–60 человек, главами которых являлись отцы-патриархи. Расстояние между деревнями в среднем составляло 20–30 верст, а то и более. Подсечный земледелец не имел постоянных пашен. Он не был привязан к «клочку земли». Он постоянно передвигался, периодически менял подсеки и места поселения – починки. Поселившись в одном месте и собрав два-три раза урожай, при первых неудачных жатвах он подыскивал новое место и поселялся там.