Читать книгу "Доносчики в истории России и СССР - Владимир Игнатов"

Делу о «совращении отставного капитан-поручика Александра Артемьева сына Возницына в жидовскую веру откупщиком Ворохом Лейбовым» был дан ход. «Преступников» схватили и препроводили в Санкт-Петербург с предписанием содержать в кандалах «под самым крепким арестом». Фигурантами по делу проходили 20 человек. Следствие вел начальник Канцелярии тайных розыскных дел генерал А.И. Ушаков под пристальным вниманием государыни, которая в этом богопротивном деле видела вопиющее беззаконие и опасность для Христовой веры. Особое внушение сделала Анна Иоанновна караульным: «Дабы (сии преступники) от жидов каким воровским способом или происком выкрадены или через взятку перекуплены не были!»

Все крепостные Возницына подтвердили то, что барин их и богохульные речи говорил, и иконы не почитал, а Сашка Константинов вспомнил, как в Дубровне сын Лейбова, Меер, ему сказал: «как де твой помещик обрежется, то де будет у нас великое веселье». Тем самым факт обрезания слуга прямо подтвердил. Возницын поначалу отвергал все обвинения и не каялся ни в чем, «учинив умышленное запирательство». Однако после того как заплечных дел мастера на дыбу его подняли, признался в том, что обрезание «учинил по своевольному желанию» и «о содержании Жидовского закона присягал», и «произносил важные и Церкви Святой богохульные слова». Только одно последнее деяние считалось страшным каноническим грехом и каралось самым суровым образом. В 1-й главе 1-го пункта Соборного уложения 1649 года, действовавшего и в первой половине XVIII века, было сказано: «Будет кто иноверцы или и Русской человек возложит хулу на Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа или на родившую его Пресвятую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, или честный крест, или на Святых его угодников, и того богохульника, изобличив, казнити, сжечь».

Борух Лейбов также все отрицал, признав лишь то, что вел с Возницыным разговоры о Боге и сличал с ним тексты Библии и Торы. На вопрос, не совращал ли он Возницына в иудейство, Лейбов ответил: «Того не было. В наш Закон его никто не принял бы — у нас строго запрещено в иудейскую веру переманивать. И как господин Возницын мог перейти в нашу веру, не зная всех наших установлений. А их 613. Но кабы и выучил он все установления, все едино — ни в Польше, ни в Литве принять в наш Закон никого не могут, а только в Амстердаме. Так установлено от наших статутов». Дело было передано в Сенат, а затем в Юстиц-коллегию, которая постановила «произвести указанные розыски, для того, не покажется ли оный Борух и с ним кого из сообщников в превращении еще и других кого из благочестивой, греческого исповедания веры в жидовский закон». Лейбова решили также подвергнуть пытке, однако государыня неожиданно распорядилась: хотя Борух Лейбов по силе совершенных им преступлений и подлежит допросу с пристрастием, чинить того не надобно. Ибо в противном случае из его «переменных речей» могут произойти нежелательные для интересов государства последствия. Историки, называя такое решение удивительным, высказывают версию, что его инициатором был фаворит императрицы герцог Курляндский Эрнст Иоганн Бирон, который якобы находился под влиянием своего любимца Леви Липмана. Было известно, что Липмана и Лейбова связывали самые тесные отношения, в том числе и предпринимательские. И Бирон будто бы убоялся того, что поднятый на дыбу Борух Лейбов наболтает что-то лишнее об их с Липманом финансовых делах, и потому-то и замолвил о нем слово. Однако обратившийся за помощью к Бирону Липман мог руководствоваться также и чувством сострадания к попавшему в беду соплеменнику.

Несмотря на обнадеживающую поддержку, судьба Лейбова была предрешена. В том же Соборном уложении нашлась статья и для него: «А будет кого басурман какими-нибудь мерами или насильством или обманом русского человека к своей басурманской вере принудит, и по своей басурманской вере обрежет, а сыщется про то допряма, и того басурмана по сыску казнить, сжечь огнем безо всякого милосердия».

В решении Юстиц-коллегии о казни Лейбова просматривается явная несообразность. Признав, что Возницын «отпал» от православной веры и признал жидовский закон «самовольно», то есть без всякого принуждения к тому насилием или обманом, Юстиц-коллегия тем не менее постановила подвергнуть Боруха казни, т.е., по существу, признала его виновным в принуждении Возницына к жидовской вере. Искать логику в действиях замшелых ортодоксов бессмысленно. На самом же деле «вина» Лейбова состояла лишь в том, что он, видя твердое желание Возницына принять еврейство, не отказал ему в просьбе и помог совершить гиюр (процесс перехода в иудаизм).

Монаршая резолюция гласила: «Дабы далее сие богопротивное дело не продолжилось, и такие, богохульник Возницын и превратитель в Жидовство жид Борох других прельщать не дерзали: того ради за такие их богопротивные вины, без дальнего продолжения, по силе Государственных прав, обоих казнить смертью и сжечь, чтоб другие смотря на то невежды и богопротивники, от Христианского закона отступать не могли и в свои законы превращать не дерзали».

В июле 1738 года на фасадах домов и фонарных столбах Санкт-Петербурга можно было увидеть объявление: «Сего июля 15 дня, то есть в субботу, по указу Ея Императорского Величества имеет быть учинена над некоторым противу истинного Христианского закона преступником и превратителем, экзекуция на Адмиралтейском острову, близ нового гостиного двора. Того ради публикуется сим, чтоб всякого чина люди, для смотрения той экзекуции сходились к тому месту означенного числа по утру с 8 часа». Так были сожжены заживо «преступник» — отрекшийся от православия отставной капитан-поручик Александр Артемьевич Возницын и «превратитель» — еврей-откупщик Борух Лейбов, якобы обративший его в иудаизм.

От их мученической смерти выиграла лишь вдова Елена Возницына, которая «в награждение за правый донос» на мужа получила часть оставшегося после него имущества, а также «100 душ с землями и с прочими принадлежностями».

За «святую» православную веру пострадали не только принявший иудаизм Возницын и «превратитель» Борух Лейбов. В том же 1738 году в Екатеринбурге по доносу был сожжен татарин Тойгильда Жуляков, который выкрестился в православие, а потом возвратился в ислам. Приговор «неверному» гласил: «Велено тебя, татарина Тойгильду, за то, что ты, крестясь в веру греческого вероисповедания, принял снова магометанский закон и тем не только в богомерзкое преступление впал, но яко пес на свои блевотины возвратился и клятвенное свое обещание, данное при крещении, презрел, чем Богу и закону его праведному учинил великое противление и ругательство, на страх другим таковым, кои из магометанства приведены в христианскую веру, при собрании всех крещеных татар велено казнить смертью — сжечь».

В первой половине XIX века несколько доносчиков практически одновременно сделали доносы на декабристов. За несколько дней до восстания Николай I был предупрежден о намерениях тайных обществ начальником Главного штаба И.И. Дибичем и декабристом Я.И. Ростовцевым. Кроме того, доносы на организаторов и участников восстания подали также Шервуд и Майборода.

Иван Иванович Дибич-Забалканский (при рождении Иоганн Карл Фридрих Антон фон Дибич) (1785—1831 гг.) — уроженец Пруссии, граф, последний представитель рода Дибичей, российский генерал-фельдмаршал, полный кавалер ордена Св. Георгия. Отличился во многих сражениях в Отечественную войну 1812 года. Дибич играл заметную роль в войне с Наполеоном, участвуя в битвах при Аустерлице и Прейсиш-Эйлау Он отличился также в сражениях при Дрездене, Кульме и Лейпциге, в 1814 году — в боях под Ла-Ротьером и Арсисюр-Об. В 1824 году Дибич стал начальником главного штаба; в 1825 году сопровождал Александра I в Таганрог и присутствовал при его кончине, а при вступлении на престол императора Николая заслужил его расположение донесением об открытии заговора декабристов. Большинство заговорщиков находилось во 2-й армии, и Дибич лично принял меры к аресту важнейших из них. Он возглавил подавление восстания в Польше в 1831 году. Закончить войну взятием Варшавы Дибич не успел; в ночь на 29 мая 1831 года, в с. Клешеве, близ Пултуска, он скончался от холеры.