Читать книгу "Сепаратный мир - Джон Ноулз"

Пока я, спотыкаясь, пробирался сквозь толпу хористов в черных рясах, по́лы которых трепетали на утреннем ветерке, слова доктора бесконечно повторяющимся эхом звучали у меня в ушах. Он мог разоблачить меня прямо здесь, перед всей школой, но вместо этого дружелюбно развернул в сторону аллеи, которая вела к лазарету.

– Самые тяжелые дни позади, теперь он в состоянии принять одного-двух посетителей, – добавил доктор.

– А вы не думаете, что он расстроится, увидев меня?

– Тебя? Нет. С какой стати? Я не хочу, чтобы кто-нибудь из учителей хлопал крыльями вокруг него. А вот один-два приятеля пойдут ему на пользу.

– Наверное, он еще очень слаб.

– Да уж, перелом оказался не из легких.

– Но как он… как он чувствует себя сейчас? То есть он более-менее бодрый или?..

– Ну ты же знаешь Финни. – Сейчас я был совершенно уверен, что совсем его не знаю. – Да, перелом у него не из простых, – повторил доктор, – но мы его все же вытащили. Он снова будет ходить.

– Снова ходить?!

– Да. – Теперь доктор не смотрел на меня, и тон его голоса немного изменился. – Со спортом для него покончено после такой травмы. Это точно.

– Но он наверняка сумеет, – воскликнул я, – раз нога на месте и вы не собираетесь ее отрезать – вы ведь не собираетесь, правда? А раз нога на месте и кости срастутся, то он должен стать таким же, каким был, почему нет? Конечно, станет.

Доктор Стэнпоул помешкал, глядя на меня, и сказал:

– Со спортом покончено. Ты как его друг должен помочь ему осознать и принять это. Чем быстрее это случится, тем лучше пойдет процесс выздоровления. Если бы у меня была хоть малейшая надежда, что он сможет больше чем просто ходить, я бы испробовал все возможные способы лечения. Но такой надежды нет. Мне, как и всем, разумеется, ужасно жаль. Это трагедия, но так уж сложилось.

Я схватился за голову, вонзив ногти в кожу, и доктор, желая утешить, положил руку мне на плечо. В этот момент я совсем потерял контроль над собой и, закрыв лицо руками, разрыдался; я оплакивал и Финеаса, и себя, и доктора, верившего в то, что осознать значит смириться. А больше всего я плакал из-за доброты в свой адрес, которой не ожидал.

– Ну это никуда не годится, – сказал доктор. – Ты должен быть бодрым и излучать надежду. Это то, что требуется твоему другу. Он захотел увидеть именно тебя. Ты был единственным, кого он просил привести.

От этих слов слезы мои мгновенно высохли. Я отнял руки от лица и увидел краснокирпичную стену лазарета, мы приближались к этому веселому на вид зданию. Конечно, я был первым, кого он захотел увидеть. Финеас никогда не стал бы судачить у меня за спиной, обвинение он бросит мне с глазу на глаз.

Все происходило очень быстро, мы поднялись по лестнице, и уже в следующий момент я оказался в коридоре, а доктор Стэнпоул подталкивал меня к двери.

– Он там. Я присоединюсь к вам через минуту.

Дверь была чуть приоткрыта, я толкнул ее и замер на пороге. Финеас лежал среди подушек и простыней, его левая нога, огромная, в белых повязках, была подвешена на вытяжке невысоко над кроватью. От стеклянной бутылки, закрепленной в штативе, к его правой руке тянулась гибкая трубка. Внутри меня словно перекрылся какой-то жизненно важный канал, я понял, что сейчас потеряю сознание.

– Ну, входи же, – услышал я его голос. – Ты выглядишь хуже, чем я.

Тот факт, что он был в состоянии шутить, немного привел меня в чувство, я направился к стулу, стоявшему возле его кровати. За минувшие несколько дней он утратил свой загар и, казалось, уменьшился. Он изучал меня взглядом, словно пациента. В его глазах больше не было обычного добродушия, они затуманились, и в них появилось нечто потустороннее. Чуть позже я понял, что он – под действием лекарств.

– Ты-то почему выглядишь как больной? – спросил он.

– Финни, я… – Я уже не контролировал свою речь, слова вылетали сами собой, как у человека, загнанного в угол. – Что случилось там, на дереве? На этом проклятом дереве! Я спилю его! Чтобы никто с него больше не прыгал. Что случилось, что случилось? Как ты упал, как ты мог так упасть?

– Просто упал. – Его взгляд блуждал по моему лицу. – Что-то качнулось, и я свалился. Помню только, что обернулся и посмотрел на тебя, мне показалось, что это длилось целую вечность. Я еще подумал, что смогу ухватиться за тебя.

Я резко отшатнулся от него. «Ага, и утащить меня за собой!»

Он продолжал рассеянно смотреть мне в лицо.

– Ухватиться за тебя, чтобы не упасть.

– Ну да, естественно. – Мне не хватало воздуха в этой тесной комнате. – Я попытался, помнишь? Протянул руку, но она повисла в воздухе: ты уже сорвался и летел вниз.

– Я только помню, как увидел твое лицо. У него было ужасно смешное выражение. Ошарашенное, прямо как сейчас.

– Сейчас? Ну конечно, я действительно ошарашен. Кто бы не был ошарашен, господи помилуй? Это ужасно, все это ужасно.

– Но я не понимаю, почему ты выглядишь таким ошарашенным. У тебя такой вид, как будто это случилось с тобой.

– Почти так и есть! Я ведь был там, на том же суку, рядом.

– Да, я знаю. Я все помню.

Повисла тяжелая тишина, а потом я сказал очень осторожно, как будто от моих слов мог произойти взрыв:

– Ты помнишь, из-за чего ты упал?

Его глаза продолжали скользить по моему лицу.

– Не знаю, наверное, потерял равновесие. Да, наверное, так. Правда, было у меня ощущение… ну, чувство, что, когда ты стоял рядом со мной, т-т-ы… Не знаю… было какое-то ощущение. Но что можно сказать наверняка, основываясь на ощущениях? Дурацкая идея. Видно, это мне почудилось в бреду. Так что нужно просто забыть. Я просто упал, – он отвернулся, чтобы нащупать что-то между подушками, – вот и все. – Он снова взглянул на меня. – Ты прости меня за то, что у меня возникло такое ощущение.

На его искреннее извинение за то, что он заподозрил правду, мне сказать было нечего. Он не собирался меня ни в чем обвинять. У Финни было лишь неясное ощущение, и в данный момент он, должно быть, формулировал новую заповедь своего персонального декалога: никогда не обвиняй друга в преступлении, если у тебя есть всего лишь ощущение, что он его совершил.

А я-то считал, что мы соперники! Теперь это казалось таким смехотворным, что мне хотелось заплакать.

Если бы здесь, на моем месте, в этом омуте вины, оказался Финеас, что бы чувствовал он и что бы он сделал?

Он бы сказал мне правду.

Я вскочил так резко, что перевернул стул, и уставился на Финни в изумлении; он отвечал мне таким же взглядом, и мало-помалу губы его начали складываться в ухмылку.

– Ну? – произнес он наконец в своей дружеской понимающей манере. – Ты меня что, загипнотизировать решил?