Читать книгу "Намаскар: здравствуй и прощай (заметки путевые о приключениях и мыслях, в Индии случившихся) - Евгений Рудашевский"

Прогулки вдали от берега спокойные получаются. Здесь отдохнуть можно от ежеминутных предложений гашиша, помощи, лодки.

Вечером мы вновь спустились к воде. По берегу вернулись в гостевой дом.

Вскоре узнали, как здесь склоняют туристов к излишним тратам. Если кто-то в гостевом доме спросит о хороших тканях Бенареса, помощь вам назначится обширная. У хозяина есть несколько в одну цепь сбитых торговцев, которые (меняясь меж собой) встают в очередь, где первые назовут вам цену тяжёлую (на пашмину, на хлопок, на шарфики, постельные комплекты, камизы), а последний, для начала заявив те же цифры, потом расчувствуется в близости какого-нибудь религиозного праздника и устроит вам чудесную скидку на 30–40 процентов. По этим торговцам вас в особой рачительности провезёт моторикша, служащий хозяину гостевого дома (60 рублей, при обязательном вопросе о чаевых). Систему такую мы узнали от моторикши, который повадился работать в сторону от хозяина – сразу предложил своё место, где нужная нам вещь будет дешевле, чем у последнего в хозяйской цепочке продавца. Мы попросили моторикшу свозить-таки нас по всем продавцам. Действительно, первые три заявили для хорошего пашминового платка 2000–2500 рублей, а последний, вспомнив грядущий Рамадан, согласился на 1000. Этот же платок мы купили у продавца от моторикши за 580 рублей. Или он также был частью цепочки?..

Ночью, сидя на крыше гостевого дома, мы пили чай; следили за мошками, за охотившимися на них ящерками. Утром – отъезд в Гаю. Вчера, памятуя безбилетицу в Дели, мы расписали по дням путешествие наше до Мадраса и купили все нужные билеты (8 штук на двоих, спальный класс). Общая цена – 2000 рублей.

20.07. Бодх-Гая

(30 тысяч – население Бодх-Гаи. Штат Бихар.)

В этот раз мы самостоятельно узнали и платформу, и поезд (который опоздал лишь на два с половиной часа) – научились высматривать номер вагона, высчитывать положение мест; порой даже понимали станционные объявления.

На лежанках наших сидели индийцы; прогонять их не пришлось – ушли сами.

Доехали до Гаи. Заплатили моторикше 90 рублей – он в полчаса свёз нас от вокзала до Бодх-Гаи.

Так оказались мы в месте, где двадцать шесть веков назад объявлено было, что «всё, составленное из частей, разрушается». Большие слова, однако – только слова.

Сегодня мне исполнилось 25 лет. Я забыл об этом; Оля напомнила. Отметили ананасом.

Остановились мы в тибетском монастыре – недалеко от храма Махабодхи. Ожидали келий тёмных, раздельной жизни, строгости монастырской ко всяким шумам и движениям неурочным, но получили условия гостиничные: совместная комната, отдельная душевая и плата в 150 рублей (за двоих, в день).

Когда мы разместились, стемнело, наметился бус. Капли из тумана окрепли, и к восьми часам зашумел дождь. Единственной прогулкой был выход к магазину.

Соседом нашим был американец – человек неприятный. Упоминаю о нём только по намерению вносить в Дневник всякое событие, имевшее для нас звучание.

Эшли в третий раз наведался в Индию. Здесь ему нравилась «свобода чувств и проявлений» (я не стал выспрашивать значения этих слов), но раздражением всегда оставались попрошайки. Эшли курил на веранде, когда мы возвращались из магазина, и сам вольно, после приветствия, начал рассказ о себе; затем, посмеиваясь, поведал нам о борьбе своей с нищими. «Если не дашь ему – будет преследовать, клянчить. Дашь – будет тебя ещё усерднее мучить, да и друзей позовёт», – говорил Эшли. Он придумал купить в магазине ужасов игрушку – поддельную пачку жевательных резинок с вытянутой нижней пластинкой: если возьмёшься за неё, ударит током. Американец рассказал, как впервые протянул такую жвачку донимавшему его мальчику, как тот взвизгнул, отбежал, глухим взором уставился на него, расплакался. С тех пор Эшли «укротил не меньше сотни нищих»; теперь надеялся записать такое шоу на видео – показать через Интернет друзьям. «Не представляешь, до чего у них смешно глаза округляются. Они таких шуточек не видели!» Я ничем не ответил.

…

Перед сном продолжил я читать начатый в Москве сборник индийских мифов. Бенаресец, ночью подле Ганги пересказавший мне историю каменного бога Трокдевты, признал, что не знает слов для красоты Джаграни. Прочёл я описание Рати – дочери Дакши – и подумал, что слова эти могли бы дополнить ту диковинную повесть: «Её брови были очерчены ещё совершеннее , а заострённые груди были похожи на нераспустившиеся бутоны лотоса и кончались тёмными, как медоносные пчёлы, сосками, такими твёрдыми, что упавшая на них слеза разбивалась на тысячи мельчайших брызг; когда Манматха глядел на струнку шелковистых волос между её грудей, ему казалось, что там случайно оказалась тетива лука. Её бёдра, гладкие, как стволы бананового дерева, сужались книзу и заканчивались маленькими ножками с розовыми пальчиками и пятками. Её руки походили на потоки золотого дождя, а косы можно было сравнить только с облаками в сезон дождей» {17} .

Без осуждений говорил бенаресец о казнях, устроенных Трокдевтой, будто они – часть насущная всякого правления. Дополнением к тому нашёл я в Махабха́рате образ полнокровного (идеального) правителя, столь гармонирующий с образом Трокдевты, но для меня непривычный: «Яяти превратил свою жизнь в сплошной праздник и старался не упустить ни одной самой маленькой радости. Но так как Яяти был молод и полон сил, это не мешало ему быть добрым и справедливым правителем. Он поощрял науки, почитал святых, не забывал порадовать богов жертвой или молитвой, помогал бедным и страждущим и жестоко расправлялся с преступниками. А покончив с делами, он стремился получать как можно больше удовольствий, наслаждаться женщинами и вином, радоваться золоту, богатству и безбедному существованию» {18} . Не тот правитель хорош, кто в святости пребывает, но тот, кто полнокровием отличен и жизнь знает во всех соках. Диковинно это…

21.07. Бодх-Гая

(Малярия в старом итальянском переводилась, как «испорченный воздух».)

Весь день сегодняшний сошёл ни во что. Я отравился и отравился жестоко. Можно было ждать участи такой, ведь знали мы, куда едем, какой пищей вознамерились желудки свои тешить. Давно условились с Олей в странах чужих пищей интересоваться только национальной – узнавать места новые не только ногами, глазами, руками, но и языком.

В первые дни мы ели всё индийское. Острые овощи, рис со специями, фрукты и прочее, чему порой не знали названия русского. Не было в этом бед. Желудок покорно брал всё, а по туалету не вредничал. Но вот – срыв, да какой!

Всю ночь боли во мне были великие. Я выплясывал с бока на бок; жар; штаны, футболку сбрасывал, надевал их вновь, когда со мной озноб делался. И сны мне виделись безумные, по которым утерял я счёт времени – ночь ото дня или вечера отличить не мог. Не хватило мне ума сразу понять в себе отравление – подняться за нужными таблетками; не просыпался я окончательно, но больше в бреду ворочался, сам себя тревожа стонами и вскриками.

Кошмары утомили сознание не меньше, чем рези – тело. В снах спешка была, насыщенность, видел я до пяти сюжетов без остановок, и все – запоминались, изматывали.