Читать книгу "Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919-1920 - Хадлстон Уильямсон"

В тот самый вечер собралась большая компания, она включала графа Безобразова, старого офицера конной гвардии, его супругу, одну из красивейших женщин российского придворного общества, а также жену атамана госпожу Богаевскую и ее дочь от первого брака; госпожу Пашкову, пользовавшуюся лорнетом и идеальной английской подчеркнутой медлительностью речи; сына ее Алекса – еще одного офицера конной гвардии, учившегося в Кембридже, а ныне – одного из наших офицеров связи; Елену Абрамову – никакого отношения к другим Абрамовым (однофамилица); Алексиса Аладьина – представителя Трудовой партии в Первой думе, о котором меня заранее предупредили в штабе; чиновников из Донского правительства, а также Рештовского – штабного офицера и его красавицу супругу, женщину с белоснежными волосами и девичьими чертами лица, неброско, но элегантно одетую в черное, казалось, что она будто сошла с какой-то французской картины XVIII века. Она свободно говорила по-французски, и мне повезло, что я оказался рядом с ней за ужином.

Первые представления, связанные с рукопожатиями со всеми присутствовавшими в комнате, были скорее тревожными, а так как я все еще не был достаточно знаком с «регламентом» русских ужинов, опасения что-то сделать или съесть не то полностью испортили первые минуты общения. Госпожа Рештовская, однако, быстро сняла с меня напряжение, и я скоро болтал на своем ужасном французском. Урожденная Романовская, госпожа Рештовская жила главным образом в Москве и, чтобы спастись от неминуемой смерти, была вынуждена бежать в казачьи края.

Мне удалось побеседовать со всеми другими гостями, говорившими по-английски или по-французски, и особенно с этим подозрительным Аладьиным. Очевидно, ему не хотелось покидать безопасное русло несущественной болтовни, но он был волевой, сильной личностью, хотя и склонен так растянуто и многословно обсуждать один и тот же вопрос, что сама проблема неизменно терялась из виду. Возможно, делалось это намеренно, но и тогда, и впоследствии я в разговорах с ним избрал метод ведения дискуссии конкретно по обсуждаемому вопросу, потому что понимал, что это пропащее дело, если позволить вовлечь себя в словесное фехтование с человеком его способностей. Мы стали хорошими друзьями, и я высоко ценил его, никогда не допуская ни малейшей душевной близости. Он всегда исповедовал сильнейшие англофильские симпатии и был связан со всякими благотворительными организациями, действовавшими на благо солдат или беженцев, но благодаря личной дружбе с атаманом, генералами Донской армии и фактически со всеми примечательными лицами он часто выступал в роли посредника между властями и инакомыслящими политическими организациями.

Он был на плохом счету в штабе миссии по причине своей связи с Первой думой и с германскими оккупационными войсками, с которыми, как мне говорили, был в очень дружеских отношениях. Кейс был особенно враждебно настроен по отношению к нему, и его отношение всегда можно было сформулировать так: «Держись от него подальше. Это одна из тех еще прогерманских свиней!»

Разговор носил ностальгический характер, и женщины вздыхали по красивым одеждам, которые теперь не только не достать, но они вообще за пределами финансовых возможностей. Возможно, Муся Смагина имела чуть больше, чем хотела изобразить, и хотя она и ее подруги иногда пытались заштопать одежду, у них это не всегда хорошо получалось. В прежние времена они всегда пользовались для этого услугами швей, но сейчас уже не могли себе этого позволить, поскольку им пришлось продать почти все, что имели, чтобы хотя бы прокормиться.

Все, однако, были удивительно оживленными, но иногда вдруг в разговоре возникали странные паузы, поспешно заполняемые мимолетной улыбкой, которая демонстрировала, как резко для большинства из гостей изменились обстоятельства. Их мысли были полны надежд и страхов, но все отчаянно старались не досаждать этим окружающим, а поэтому всегда тему для разговора меняли тостом «На Москву!» или «Быть в Москве к Рождеству!».

Большинство вечеринок представляли собой только чаепитие или ужины, где находился любитель-гитарист, который перемежал беседу аккордом и несколькими строчками из некоторых наиболее популярных русских цыганских или народных песен.

«Очи черные», которые мы все знали, были самыми популярными, как и «Песня о Стеньке Разине», симпатичная баллада, ставшая у британцев особенно известной. В ней рассказывается о делах известного донского казака XVII века, который захватил в набеге красивую персидскую княжну. Очарованный ею, он обнаружил, что позабыл о своей банде разбойников, поэтому, чтобы не упасть в глазах верных людей, он бросил свою любимую в Дон, где она и утонула.

Время от времени эти вечеринки проводились в небольших симпатичных ресторанах, украшенных гобеленами и коврами и, учитывая, что дело происходило в Новочеркасске, удивительным количеством разнородных изделий из серебра и платины. Там всегда было очень много офицеров с женщинами, причем большинство из них были старшими офицерами, у которых не было нехватки в свободном времени. Иногда танцевали мазурку или контрданс, но, хотя эти танцы были весьма привлекательными, мне они не очень по нраву. Тем не менее время от времени я танцевал польку или венский вальс, и мои партнерши всегда выказывали удовлетворение, хотя я был уверен, что должен научить кого-нибудь танцевать тустеп.

Чтобы рассчитаться за угощение, надо было отдать целые катушки бумажных денег, большая часть которых была в значительной степени обесценена. Тут были рубли Керенского, рубли Романова и деникинские рубли, и все это напечатано различными правительствами, но в большинстве своем эти ассигнации были столь обесцененными, что становилось сложно разменять их, и люди уже стали предпочитать этому бартер.

Ужин стоил примерно 160 рублей, но, если до войны рубль шел по курсу 10 к 1 английскому фунту, то с тех пор курс подскакивал до 40, а потом до 80 и, наконец, до 165, требовалась огромная куча, чтобы уплатить по счету, особенно если устраивалась вечеринка. В этих ресторанах напитки были чуть крепче чая из самовара, и ностальгия вместе с крымским вином продолжали работать друг на друга по порочному кругу, так что тосты – причем всегда включавшие «На Москву!» – выпивались все быстрее и быстрее, а музыка от бренчащих балалаек и украшенных лентами аккордеонов становилась все громче и назойливей. И неизменно более молодые участники вечеринки в конце концов теряли контроль над собой.

Как-то в одном из небольших ресторанчиков, опекаемых обществом беженцев, тосты, которые провозглашались за царя, за британцев, за Деникина и прочих, становились все шумней и истеричней, пока один из ораторов, перебравший «Абрау-Дюрсо» – царского шампанского, не рухнул на стол, посреди шквала аплодисментов с грохотом сбрасывая на пол посуду и стекло.

Никто и пальцем не пошевелил, когда он медленно сполз со стула и исчез из вида.

Моя соседка по дому княгиня Чебышева радостно улыбалась.

– Как восхитительно, – гордо произнесла она, – видеть, как кто-то так блистательно напился, что не может подняться. Это ради такого доброго дела!

Глава 4

Со дня моего приезда я всегда ощущал всемирно известное русское гостеприимство. В этой стране существует традиция, согласно которой если гостя перед отъездом не напоили вином, то, значит, его приняли с недостаточным почетом, и я определенно покидал многие приемы еле держась на ногах.