Читать книгу "Первая советская атомная подлодка. История создания - Леонид Осипенко"

— Разрешите, товарищ адмирал? Матрос К. Есть претензия.

Главком нахмурился — начало разговора было ему не по душе. И стола президиума нет, и внешний вид подчиненных непривычен, а тут еще обращение не по должности, а по званию. По неписаным флотским законам к начальству обращались по званию, если должность у него неказиста, и наоборот — если должность «звучит», про звание забывали. Тем более когда рядом еще семь адмиралов, а главнокомандующий Военно-морским флотом он один.

— Докладывайте, товарищ матрос, — все же разрешил Горшков.

— Товарищ адмирал, мы прибыли сюда с кораблей, чтобы испытывать атомную установку, — начал К.

— Ну что ж, замечательно, — поддержал его главком.

— Мы работаем днями и ночами, недоедаем, недосыпаем и не жалуемся. Нас постоянно пронизывают электроны, протоны, нейтроны и прочие альфа- и бета-частицы. Мы на это тоже не жалуемся. Но на флоте нас обували и одевали, а здесь — вот посмотрите на мою рубашку!

И К. продемонстрировал торчащие сквозь дыры острые локти.

— Хотите, могу и носки показать — хожу с голыми пальцами!

Главнокомандующий нашел взглядом Осипенко:

— Командир, в чем дело? Доложите!

— Товарищ главнокомандующий, мы обращались в вещевые органы и во все инстанции, — волнуясь, произнес Леонид Гаврилович. — Нам везде отказали.

— Товарищ Фокин, — сказал Горшков начальнику штаба. — В чем дело? Разберитесь!

Настроение главкома портилось на глазах. Не самый лучший момент, чтобы выходить с серьезными предложениями, идущими вразрез с установившимся десятилетиями порядком. Но другого случая могло не представиться. Я напомнил сидящему рядом Осипенко, что пора докладывать. «Попозже, не при всех, — шепнул он мне. — Давай, Лев, начинай ты, у тебя язык побойчее».

В какой-то момент мне показалось, что он меня подставил, но потом я понял его расчет: если мой доклад вызовет гнев, будет кому встать на мою защиту: есть он, командир! А если обрушатся на него? Кто тогда сможет прикрыть его и защитить дело?

В докладе я обосновал следующее положение: служба на атомных подлодках требует, чтобы освоивший специальность матрос проработал на своем месте не менее пяти-шести лет. Учитывая, что сверхсрочники, которым в то время сократили жалованье, массовым порядком демобилизовывались, а срок срочной службы сокращался на год, логичнее набирать по контракту добровольцев.

Главком слушал меня, постепенно багровея. Наконец, он не выдержал:

— Ну вот что, хватит фантазерствовать! Да как вы могли додуматься до такого? Чтобы русский матрос служил за деньги! Занимались бы лучше носками да рубашками! — Горшков взглянул на Осипенко. — Доложите, командир, когда снять старпома — сегодня или позднее.

Он показал нам обоим рукой — мол, не возникайте — и сделал краткое выступление, в котором напомнил о святой обязанности служить, как того требует присяга, а не пытаться добиваться для себя особых условий или льгот.

После этого адмиралы и командир прошли в кабинет начальника стенда Н. Р. Гурко, где разговор продолжился. Я к нему допущен не был, и за эти тридцать-сорок минут передо мной прошла вся моя недолгая морская служба, которая была такой успешной. По иронии судьбы все пять лет я служил под началом человека, который сейчас решал, когда меня снять. Я уже видел Горшкова дважды: сначала на «малютке», потом на средней лодке. Третья встреча могла оказаться для меня последней.

Тем временем совещание закончилось. Первым из кабинета вышел Борис Акулов и бегом ко мне:

— Лев, с тебя причитается! Ты снова старпом! Видел бы ты, как за тебя бились Гаврилыч и руководители стенда.

Мои старшие товарищи не только отстояли меня. Им удалось убедить главнокомандующего и его заместителей в том, что проблем, связанных с созданием атомохода, чрезвычайно много и решать их необходимо самым срочным порядком. Однако понадобилось еще совещание у заместителя председателя Совмина СССР В. А. Малышева, чтобы административная машина закрутилась по-настоящему.

Какие-то вопросы были улажены в ходе и сразу после визита главнокомандующего в Обнинское. Но две важнейшие проблемы — набор специалистов по контракту и питание срочнослужащих — решить не удалось. Между тем вопрос о контрактном наборе был уже согласован в Управлении подводного плавания с Болтуновым и Орлом и, если бы не постепенно нараставшее раздражение главкома, мог бы решиться положительно. Вот так у нас зачастую важнейшие решения зависят от того, с какой ноги человек встал.

Мы же к осени должны были остаться без старшин, которым руководство АЭС дало понять, что все они могут рассчитывать на работу и жилье в Обнинском. Так что каждый из этих жизненно необходимых флоту специалистов стоял перед дилеммой: служить в опасных условиях при низкой зарплате на атомной подводной лодке или работать, прилично зарабатывая, в тихом и прекрасно снабжаемом городке.

Что касается питания срочнослужащих, то этот вопрос мог быть решен только министром обороны. Но обращаться по такому «пустяковому» делу к известному своим крутым нравом Г. К. Жукову никто не осмеливался. В конце концов нам предложили привезти две походные кухни для варки каши. Хорошая маскировка секретной части, скрывающей свою принадлежность к ВМФ! Так наши матросы и перебивались, как могли. В частности, все деньги, заработанные за рационализаторские предложения, а их было немало, шли на питание личного состава. (Как ни странно, больше всего толковых усовершенствований предложили те самые «трудные» матросы, от которых поначалу у нас было искушение избавиться.)

При всем моем уважении к заслугам маршала Жукова во время войны должен сказать, что в деле создания атомного флота вклад его невелик, а ущерб ему он причинил немалый. Жуков вообще моряков не очень-то уважал, и Горшков наведывался к нему лишь в случае крайней нужды.

Именно Жуков после второго назначения на пост министра обороны СССР издал приказ, нанесший огромный урон институту сверхсрочников. До этого они получали в месяц от 1200 до 1500 рублей — деньги по тем временам достаточно хорошие. Приказ же ограничивал сумму довольствия 700 рублями без всяких надбавок. Разумеется, сверхсрочники побежали: у нас из шести набранных остался один электрик Ласточкин, который свое дело любил больше, чем благосостояние.

Примерно в это же время Жуков отменил столь разумное первоначальное решение, касающееся второго экипажа. Предполагалось, что после многомесячного похода в сложных условиях один экипаж идет в отпуск, а на лодке (после осмотра и необходимого ремонта) в море на боевое дежурство уходит второй экипаж. Так нас с самого начала и формировали: две воинские части на одну лодку. (Кстати, подобным образом организована служба и на американских подводных лодках с той лишь разницей, что у них работали по контракту.)

Отменив решение о двух экипажах, министр обороны отбросил на годы назад нормальную организацию службы на подводных атомных лодках. Выкручивались мы за счет учеников. На каждой лодке было человек тридцать стажеров, которых мы использовали как полноценных работников. Подготовишь ученика — и можно матроса отправить в отпуск. Лишь через двадцать лет после создания атомного подводного флота недомыслие руководства было исправлено, и сейчас подводные атомные лодки в России эксплуатируются двумя экипажами.