Читать книгу "Три влечения Клавдии Шульженко - Глеб Скороходов"

Вторая песня Машеньки («Милый, видишь там и тут…») дополняет и развивает эту характеристику, вносит в нее новые краски. В мелодии песни слышны отзвуки «Бубличков» и «Одесского кичмана» – той музыкальной макулатуры, которой поклонялись «герои», подобные Машеньке. Комический эффект возникал здесь из-за полного несоответствия между залихватски-пританцовывающей мелодией, эмоциональным состоянием героини, испытывающей страх, и текстом – своеобразным винегретом, совместившим услышанные на школьной скамье поэтические строки («Смешались в кучу кони, люди») и расхожие штампы жестоких романсов («в угаре страсти»). Песня написана Шостаковичем весело, с молодым задором.

Очевидно, не случайно композитор как-то признался: «Когда публика во время исполнения моих сочинений смеется или просто улыбается, мне это доставляет удовольствие». Удовольствие от встречи с музыкой Шостаковича получили и публика, и участники спектакля.

«Петь его песни было легко, – рассказывает Шульженко. – Они были тем «ударным» материалом, который неизменно вызывал смех и аплодисменты зрителей. Но главное – в другом. Драматурги не проявили большой щедрости к моей Машеньке, а музыка Шостаковича позволила мне точнее выразить характер героини – эдакой милой мещаночки и обывательницы».

Постановка «Условно убитого» оказалась новаторской. Объединенными усилиями удалось создать яркое эстрадно-цирковое зрелище. Публика была покорена. Спектакль шел два с половиной месяца с неизменными аншлагами. А критика? Критика похвалила постановщиков за обращение к новой, необычной для мюзик-холла актуальной теме, вызвавшей к жизни и новую форму спектакля.

«Традиционные слова конферансье «Добрый вечер» заменены показом военных маневров, заменены тем, что совсем недавно переживал Ленинград во время декады противовоздушной обороны, – писал рецензент журнала «Рабочий и театр». – Зритель мюзик-холла с первых картин поражен. Для зрителя непривычно в мюзик-холле услышать и увидеть то, что сейчас волнует, интересует, что сегодня необходимо знать всем и каждому».

«Условно убитого» критика оценила как первую за время существования мюзик-холла «серьезную попытку отойти от разрозненной сборной эстрадной программы к составлению большого спектакля».

Казалось бы – успех, и участников спектакля оставалось только поздравить с важным шагом на пути к созданию эстрадного представления. Но нет!

Гипертрофируя просветительские функции мюзик-холла, всерьез упрекая его за поверхностное разрешение такого актуального вопроса, как подготовка населения к противовоздушной обороне, критика, не замечая противоречий, в которые она впадала, обрушилась на мюзик-холл за «эксперименты монтажа», за объединение в одном спектакле «эстрады, цирка, кино, петрушечного театра и балета». Мюзик-холл ругали за его мюзик-холльность!

«Сильные по качеству номера программы усилиями режиссуры оказались «убитыми», – уныло продолжали рецензенты. По мнению одного из них, выступление Шульженко, «сцементированное в показанном спектакле», предстало «сниженным», а Утесов «ничего не мог дать, связанный авторами и коллективом постановщиков». По мнению другого, похвалы был достоин только «балетный ансамбль – злополучные «герлс», которые на этот раз «могут напомнить о «Женевской комедии» как первом опыте политической насыщенности и заостренности коллективного танца».

Чего стоила эта похвала, легко проверить, обратившись к другой оценке «опыта коллективного танца», данной И. Ильфом и Е. Петровым в фельетоне, опубликованном в «Литературной газете»: «Мюзик-холл был взят ханжами в конном строю одним лихим налетом, который, несомненно, войдет в мировую историю кавалерийского дела.

В захваченном здании была произведена рубка лозы. Балету из тридцати девушек выдали:

– 30 пар чаплинских чеботов;

– 30 штук мужских усов;

– 30 старьевщицких котелков;

– 30 пасторских сюртуков;

– 30 пар брюк.

Штаны были выданы нарочно широчайшие, чтоб никаким образом не обрисовалась бы вдруг волшебная линия ноги.

Организованные зрители очень удивлялись. В программе обещали тридцать герлс, а показали тридцать замордованных существ неизвестного пола и возраста».

Это написано в 1932 году после ликвидации РАППа, РАПМа (ВАПМа). Но в конце 1932 года, когда мюзик-холл показывал свою премьеру и тысячи зрителей собирались ежедневно в его зал, чтобы следить за приключениями Машеньки и Стопки, рапмовская критика еще справляла свою тризну.

В том же «Рабочем и театре» появилось несколько эпиграмм. В одной из них подводился итог годовой работе Н.В. Петрова, поставившего в 1931 году, помимо «Условно убитого», «Страх» А. Афиногенова и «Нашествие Наполеона» А. Луначарского и А. Дейча в театре Госдрамы:

Достигнув в «Страхе» высоты,В альков внезапно ты вернулся.На Бонапарте поскользнулся,О мюзик-холл расшибся ты…

Эпиграмма, адресованная директору Мюзик-холла М.Б. Падво, была еще более категоричной и решительной:

Хотя «покойники» не имут сраму,Но за «условно убиенных» бьют.

Призыв к действию нашел воплощение в материалах того же номера, где напечатаны эпиграммы. «Условно убитый» здесь получал окончательный приговор. Он объявлялся «серьезным идеологическим срывом», «осужденным общественностью», «халтурой». От мюзик-холла опять требовали коренной перестройки.

Н.П. Акимов, проработавший не один год режиссером-постановщиком и художником мюзик-холла, написал вскоре статью, в которой с прямотой, свойственной ему, подвел итог первого периода работы нового эстрадного театра: «В числе наших музыкальных развлекательных театров особенно печальна история развития и положение театров, изысканно именуемых «мюзик-холлами». Мы убеждены, что на территории Советского Союза не найдется театра, который бы, с одной стороны, так часто и так охотно перестраивался и реформировался, а с другой стороны, вызывал такое упорное и хроническое осуждение, как наши мюзик-холлы».

Энтузиасты мюзик-холла, работавшие в столь сложной атмосфере критической недоброжелательности, сегодня вызывают восхищение. Они были первооткрывателями, они прокладывали пути для дальнейшего развития эстрадного театра. «Условно убитый» здесь сыграл особую роль. Он явился предвестником таких успехов мюзик-холла, как спектакли «Под куполом цирка» (пьеса И. Ильфа, Е. Петрова и В. Катаева, легшая в основу кинокомедии «Цирк»), «Как четырнадцатая дивизия в рай шла» (пьеса Демьяна Бедного) и др.

Шульженко была среди этих энтузиастов, разделяя с ними радость творчества, горечь обид, восторженный прием зрителей.

* * *

И еще несколько слов об «Условно убитом». В начале семидесятых я обнаружил в архиве все 39 музыкальных номеров этого спектакля. Две песни Машеньки я тут же «отксерил» и принес Клавдии Ивановне.

– Боже мой! – воскликнула она. – Они, они. Я даже слова помню!

И запела под аккомпанемент Додика – Давида Ашкенази: «Как приятно вечерком…»