Читать книгу "Сталин. Каким я его знал - Анастас Микоян"

Вместе с тем можно понять, что многие члены партии, не имея готовых рецептов строительства социалистического общества, не видели в дискуссиях ничего удивительного, с жаром в них участвовали. Я бы даже сказал, что в ходе дискуссий рос теоретический и политический уровень коммунистов, ибо они заставляли окунаться в марксистскую литературу, сравнивать тезисы различных лидеров течений и т. д.

Кстати, и Ленин вовсе не был противником дискуссий. Он вовсе не считал криминалом (в отличие от Сталина в 30-е годы), а наоборот, нормальным явлением расхождение чьих-то мнений со своими собственными. Убеждать, доказывать, аргументировать – это он делал. Но преследовать за иные взгляды на ход общего дела – это ему и в голову не приходило. Другое дело, что для большинства из нас, не очень подкованных или не ставших корифеями в идеологии, мнение Ленина часто становилось правильным уже по той причине, что оно – ленинское. Но даже при этом, если по отдельным вопросам мы считали себя подкованными, то могли поспорить и с Лениным. И никто не видел в этом ничего странного.

Увлечение дискуссиями иногда доходило, правда, до курьезов. Например, как-то я узнал, что мой большой друг по Баку Бесо Ломинадзе, работавший в Орле секретарем губкома, занял в ходе дискуссии, прошедшей там, позиции Троцкого. При первой же встрече я с недоумением спросил его – неужели он стал сторонником Троцкого? Бесо объяснил: «Да нет же! Просто у нас не было никаких дискуссий. Вот мы и подумали с председателем губкома – а что если организовать дискуссию? А то в других городах идет бурная жизнь, люди спорят, а у нас затишье. Распределили роли: я буду защищать тезисы Троцкого, а он их оспаривать!» Я попенял Бесо за мальчишество. И правду сказать, был он очень молод, как многие из нас.

Несколько позже, уже в 1928 г., меня поразил такой разговор. Не только меня, но и Орджоникидзе, и Кирова. Мы были вечером на даче у Сталина в Зубалово, ужинали. Ночью возвращались обратно в город. Машина была открытая. Сталин сидел рядом с шофером, а мы с Серго и Кировым сзади на одном сиденье.

Вдруг ни с того, ни с сего в присутствии шофера Сталин говорит: «Вот вы сейчас высоко цените Рыкова, Томского, Бухарина, считаете их чуть ли не незаменимыми людьми. А вскоре вместо них поставим вас, и вы лучше будете работать».

Мы были поражены: как это может быть? Во-первых, и я, и Серго, и Киров действительно знали и искренне думали, что Рыков, Томский, Бухарин опытнее нас, лучше работают, просто у каждого было свое место.

Эта мысль потом нас не покидала. Мы ходили с Серго и Кировым и думали: что со Сталиным происходит, чего он хочет? Такое сужение руководства, почему он предполагает это сделать, зачем? Эти люди хотят со Сталиным работать. К тому же не было серьезных принципиальных разногласий. Одно дело – разногласия с Троцким. Мы жалели зараженные троцкизмом кадры, однако политическая необходимость их отстранения от руководства была ясна. Но Рыкова, Томского, Бухарина, и даже Зиновьева и Каменева мы честно не хотели отсекать.

Орджоникидзе и я на XIV партконференции и XIV партсъезде выступали за единство, за то, чтобы все руководство партии, о котором упоминал Ленин в своем завещании, осталось в сохранности, возникающие разногласия обсуждать, но не отсекать людей. Но план замены Томского, Рыкова, Бухарина и других в такой момент явно не вытекал из острых разногласий. Видимо, эта цель Сталиным была поставлена, и он ее, конечно, достигнет.

Эта фраза Сталина вызвала у нас очень много недовольства его политикой, что раньше бывало редко и быстро проходило. Раньше мы забывали о своем недовольстве, считали, что Сталин правильно поступает и что другого пути и выхода не было.

* * *

В том же 1928 г. у меня был небольшой конфликт со Сталиным из-за Красина, которому Сталин, видимо, так и не мог простить проигранного им спора о монополии внешней торговли из-за вмешательства Ленина. Конфликт этот обнаружил для меня такую черту Сталина, как злопамятность.

Последние годы жизни Красин тяжело болел. В ноябре 1926 г., живя в Лондоне, он скончался.

Примерно через год в наркомате было решено издать сборник избранных работ Красина по вопросам внешней торговли (в помощь главным образом молодым руководящим кадрам).

В этой книге было собрано все наиболее значительное из написанного и высказанного Красиным по вопросам внешней торговли – статьи, доклады и речи, наиболее интересные беседы.

Я всемерно содействовал изданию этого сборника и написал для него предисловие.

В этом предисловии я писал, что когда в начале нэпа среди оппозиционеров и некоторых хозяйственников наметилась тенденция ослабить монополию внешней торговли, Красин рука об руку с Лениным отражал все нападения на монополию, откуда бы они ни исходили. Далее я отмечал, что под охраной монополии внешней торговли страна могла не только восстановить промышленность, сельское хозяйство и транспорт, но и реконструировать все народное хозяйство по линии индустриализации страны. В самые тяжелые моменты социалистического строительства монополия внешней торговли охраняла самостоятельность нашего развития, устойчивость нашей валюты и излечивала те раны, которые наносились нам выявлявшимися затруднениями.

Однажды, когда сборник работ Красина только еще появился в продаже, в беседе со Сталиным (кстати, совсем на другую тему) он спросил меня: «А почему ты допустил издание книги Красина, да еще снабдил ее своим хвалебным предисловием? Ведь у Красина было немало ошибок как в бакинском подполье, где мы с ним вместе работали, так и при Советской власти. Ты же знаешь, что Красин преувеличивал значение заграничного капитала для восстановления нашей экономики и в этом вопросе неправильно выступал на XII съезде партии».

Я был поражен, как это Сталин при своей загрузке сумел так быстро познакомиться с этой книгой. Что же касается заданного мне вопроса, то я ответил на него очень коротко:

– Мне не известен характер ошибок Красина в подполье. О его ошибочном выступлении на XII съезде знаю. Но знаю и то, что он всегда последовательно проводил ленинскую линию в области монополии внешней торговли, и в этом вопросе Ленин на него опирался. Критикуя отдельные его недостатки (как и многих других), Ленин, однако, давал Красину в целом высокую оценку. По-моему, этого достаточно, чтобы наше отношение к Красину было положительным, и чтобы книга его была издана.

Сталин ничего мне на это не ответил, и к этому вопросу мы больше не возвращались.

* * *

В начале осени 1930 г. Сталин предложил мне взять заместителем по внешней торговле Розенгольца, который в это время работал в РКИ у Орджоникидзе. Розенгольц был грамотным, дисциплинированным, строгим человеком, не допускал никаких поблажек и отступлений от норм и уставов, если даже это требовалось сделать для пользы дела. Словом, бюрократом он был отменным. Из всех бюрократов, которых я видел в своей жизни, он, пожалуй, был наиболее совершенным. В работе он был усидчивым, настойчивым. Хотя он и не нравился мне лично как человек, я согласился. Оказалось потом, что Сталин это сделал с личным прицелом. Видимо, об этом он поставил в известность Орджоникидзе, потому что, когда решался этот вопрос, тот не возражал, хотя для него это была ощутимая потеря.