Читать книгу "Габриэль Гарсиа Маркес. Биография - Джеральд Мартин"

Детство Маркеса, по его воспоминаниям, было соткано из одиночества, но ведь он был не единственным ребенком в доме, хотя и единственным мальчиком. Кроме него там жили его сестренка Маргарита (с того времени, как ему исполнилось три с половиной года) и его юная кузина Сара Эмилия Маркес — внебрачная дочь его дяди Хуана де Диоса, отвергнутая его женой Дилией (говорят, Дилия доказывала, будто бы Сара была дочерью Хосе Марии Вальдебланкеса, а не ее мужа); она тоже воспитывалась вместе с Габито и Маргаритой. Да и сам дом вовсе был не особняком, как иногда утверждал Гарсиа Маркес[55]. На самом деле в марте 1927 г. дом полковника состоял из трех отдельных деревянно-кирпичных зданий вкупе с целым рядом надворных построек и прилегающим к ним большим участком земли. К тому времени, когда родился Габито, во всех трех жилых зданиях, как то было принято в домах американцев, были цементные полы, окна со стальными переплетами и антимоскитными сетками, красные цинковые крыши, хотя некоторые из хозяйственных построек были крыты согласно колумбийской традиции пальмовыми листьями. Перед домом у входа росли миндальные деревья. Ко времени самых ранних воспоминаний Гарсиа Маркеса по левую сторону от входа стояли два здания. В первом размещался кабинет полковника с небольшой приемной-гостиной. За этим зданием находился милый внутренний дворик и сад с жасминовым деревом, где также благоухали восхитительные розы, аралия, гелиотроп, герань, астромелия и порхали желтые бабочки. За садом стояло второе здание с тремя комнатами.

Первая из этих трех комнат, обустроенная в 1925 г., всего за два года до рождения Габито, была отведена под спальню дедушки и бабушки[56]. Во второй, так называемой комнате святых, спал Габито первые десять лет, что он провел у дедушки с бабушкой, — сначала в детской кроватке, потом в гамаке. Как правило, с ним в одной комнате ночевали либо его младшая сестренка Маргарита, либо двоюродная бабушка Франсиска Симодосеа, либо кузина Сара Маркес, а иногда и сразу все трое. Их сон охранял неизменный пантеон святых, перед которыми день и ночь чадили на пальмовом масле лампады. Каждый из святых был призван оберегать кого-то одного из членов семьи — «заботиться о дедушке, присматривать за детьми, защищать дом, дабы никто не заболел и так далее — традиция, унаследованная от нашей прапрабабушки»[57]. Тетя Франсиска часами там молилась, стоя на коленях. Последняя, «чемоданная комната», представляла собой чулан, битком набитый памятными вещами семьи, которые Маркесы взяли с собой, уезжая из Гуахиры[58].

По правую руку от входа на территорию усадьбы, через дорожку, находилось шестикомнатное здание с протянувшейся вдоль фасада верандой, на которой стояли огромные горшки с цветами. Эта была так называемая веранда с бегониями. Первые три комнаты справа от входа вместе с кабинетом и гостиной-приемной на противоположной стороне являли собой, так сказать, общественную часть дома. В первой, гостевой комнате, останавливались знатные гости, в том числе, например, сам монсеньор Эспехо. Там же обычно размещали друзей семьи и боевых товарищей полковника со всех уголков Гуахиры, Падильи и Магдалены; среди них были и герои войны из числа либералов — Рафаэль Урибе Урибе и генерал Бенхамин Эррера[59]. Рядом располагалась ювелирная мастерская полковника, где он продолжал заниматься своим ремеслом почти до самой смерти, хотя обязанности муниципального служащего вынудили его превратить свою профессию в хобби[60]. Следом находилась огромная столовая — она играла центральную роль. Для Николаса эта комната была даже важнее, чем расположенная по соседству его мастерская. В открывавшейся на улицу гостиной можно было видеть стол на десять человек и несколько плетеных кресел-качалок для тех, кто хотел выпить до или после ужина, если выдавался подходящий случай. За гостиной шла третья спальня, так называемая комната слепой женщины, где несколько лет назад скончалась сестра Транкилины, тетушка Петра Котес — самый знаменитый призрак дома[61], а также дядя Ласаро. Теперь там спал кто-нибудь из других тетушек. Следующую комнату — кладовую — иногда, в самом крайнем случае, тоже использовали как спальню, где укладывали спать менее именитых гостей. И наконец, последнее помещение занимала огромная кухня Транкилины с большой печью, как и гостиная, открытая всем ветрам. Там бабушка и тетушки пекли хлеб и пирожки, делали самые разнообразные сладости для гостей и на продажу, которыми домашние слуги-индейцы торговали на улице, тем самым пополняя доход семьи Маркесов[62].

За комнатой святых и чуланом находился еще один внутренний дворик с большим баком на пять бочек воды, которую каждый день доставлял водовоз Хосе Контрерас. Этот дворик служил купальней, где Транкилина купала и Габито. Как-то — это был незабываемый случай — маленький Габито забрался на крышу и увидел внизу одну из своих тетушек: абсолютно нагая, она принимала душ. Вопреки его ожиданиям тетушка не взвизгнула, не поспешила скорее накинуть что-нибудь на себя, а просто помахала ему рукой. Во всяком случае, так запомнилось автору романа «Сто лет одиночества». С правой стороны к патио примыкал двор, где росло манговое дерево, а в углу стоял большой сарай, служивший плотницкой мастерской, в которой полковник осуществлял свой стратегический план по переустройству дома.

А в самой глубине усадьбы, за купальней и манговым деревом, простирался полукругом почти девственный участок земли под названием Ла-Роса (Поляна)[63] — уголок сельской местности посреди быстро растущего нового города Аракатаки, который олицетворяли богатство и помпезность этого большого дома. В Ла-Роса росли деревья гуайявы, плоды которых Транкилина использовала, когда делала сладости в большом стальном чане. Душистый аромат этих фруктов у Габито всегда будет ассоциироваться с Карибским морем его детства. Здесь высился тот самый огромный каштан, к которому будет прикован Хосе Аркадио Буэндиа в романе «Сто лет одиночества». Под сенью этого раскидистого каштана Габриэль Элихио сделал предложение Луисе на глазах ее «сторожевого пса», тетушки Франсиски, сердито наблюдавшей за влюбленными из тени ветвей. В этом саду обитали попугаи, птички трупиалы и даже ленивец, облюбовавший для себя хлебное дерево. А у задней калитки находились конюшни, где полковник держал своего коня и мулов и где оставляли своих лошадей посетители, прибывавшие к нему погостить на несколько дней (те, кто приезжал просто на обед, привязывали своих коней на улице перед домом).