Читать книгу "Зеленый велосипед на зеленой лужайке - Лариса Румарчук"

— Опять ты ничего не делаешь, — сказала она с грустной укоризной.

— Я делаю, мама! Честное слово, делаю! — закричала я.

— А-а, — махнула рукой мама и пошла в магазин.

Я хотела догнать ее и все объяснить, но тут во дворе показался Степка. Он вообще-то жил на другой улице, но все время околачивался в нашем дворе. Степка выкатился из-за угла на одном коньке-«снегурке». Конек был туго привязан к черному валенку. Лезвие его ярко сверкало. Ушанка у Степки съехала набок, из-под нее торчало большое красное ухо, похожее на раковину. Но дело было не в единственном коньке — я и сама каталась на одном. И не в ухе — у меня тоже развязывались тесемки и капор почему-то всегда съезжал с правого уха. Дело было в том, что Степка упоенно обсасывал толстую сосульку.

И хотя мы совсем не дружили со Степкой, скорее даже наоборот, я поняла, что мой долг — предостеречь его.

— Степка! — заорала я. — А ну-ка, брось сейчас же сосульку! Тебе что, жить надоело?

И я выбила у него из рук сосульку и стала затаптывать ее в снег.

Но Степка не понял моих добрых намерений.

— Чего лезешь? — промычал он и так толкнул меня, что я полетела вверх тормашками прямо в пышный, легкий, ослепительный сугроб.

От жгучей обиды у меня защипало в носу. Вытаскивая из валенок снег мокрыми, красными, горящими от холода руками, я уже хотела было заплакать, но вовремя вспомнила, что все это мелочи в сравнении с тем большим и даже великим, что я пережила и открыла вчера вечером.

Прихрамывая — ныло колено, — я побрела домой, думая, что уж если я так стойко перенесла вчерашнее испытание, то это переживу тем более.

А все-таки почему вчера я не заболела ангиной? Ведь съесть целую сосульку, пусть даже маленькую, — это вам не шуточки. Почему у меня не поднялся жар? Почему мое горло так легко и без всякой боли заглатывает этот воздух, острый от крепкого морозца? Почему, наконец, я не умерла в эту ночь?

Неужели потому, что все-таки, все-таки, несмотря на уверенность, что все кончено, где-то в глубине души, на самом ее потаенном донышке, лежала и нежно светилась маленькая надежда, словно та капля влаги, что, переливаясь от света, дрожит на кончике голой апрельской ветки и все-таки не падает.

Да, да, я не заболела, я осталась жива. А значит, я непременно доживу до того времени, когда изобретут это чудесное лекарство — эликсир жизни.

Я доживу, я буду жить вечно. Всегда.

А может быть, я сама изобрету этот эликсир и спасу и маму, и Элю, и Марзею, и Степку, и даже бабушку.

А вдруг?..

Сюрприз

— Поди-ка сюда, — поманила меня Эльза. Вид у нее был заговорщицкий.

Я сейчас же побросала свои книжки и вприпрыжку помчалась к ней. Эльза ухватила меня за руку и потащила за собой. Мы быстро прошмыгнули темный коридор и влетели в ее комнату. Здесь Эльза отпустила мою руку и взглянула на меня внимательно, словно соображала, можно ли мне доверить что-то важное.

Я навострилась. При этом я изо всех сил пыталась придать себе такой вид, чтобы Эльза не сомневалась, что можно.

Оглядев меня с ног до головы, Эльза неожиданно выпалила:

— Хочешь сюрприз?!

Сюрприз! Сердце во мне подпрыгнуло мячиком. Тем самым, который превосходно надут и подскакивает выше головы.

Сюрприз! Ведь это могло быть и граненое стеклянное яичко, зеленое или красное, и клоун из пластилина, и розовый елочный шарик, покрытый сверху чем-то вроде инея, и растрепанная книжка, и осколок стеклышка от чайного сервиза, и белая круглая бусинка, выловленная со дна самого океана, и пестрый, ни с чем не сравнимый фантик из-под конфеты, смятый на сгибах, который в тыщу раз лучше самой конфеты, и потускневший значок с непонятными, но завлекательными буквами ДОСААФ, и наконец — страшно подумать! — это мог быть даже щенок, живой щенок, о котором я мечтала всю жизнь.

Что из того, что его пока не видно и не слышно? Все равно еще не все потеряно. Может быть, Эльза спрятала его в шкаф. Наверное, он уснул там и потому не лает. А вдруг он задохнется? Мой щенок, толстый и ласковый. Эта мысль так испугала меня, что я закричала, не помня себя от страха:

— Эльза, открой скорее шкаф, ведь он задохнется!

— Кто задохнется? — непритворно удивилась Эльза.

— Как кто? Щенок! — не выдержала я.

Эльза еще больше удивилась:

— Ты что, того?..

Я смутилась. Не очень-то приятно, когда с тобой так разговаривают. И потом, выходит, щенка-то и нет. Но в ту же минуту меня пронзила догадка: да Эльза же притворяется! Просто я слишком быстро сообразила, в чем заключается ее сюрприз, вот она и недовольна. Надо сделать вид, что я ничего не понимаю.

— Эльза… — недоуменно начала я.

Но Эльза уже не слушала. Она подвела меня к печке, большой побеленной печке, от которой исходило ровное несильное тепло: наверное, утром перед работой мать Эльзы истопила ее.

«Неужели щенок в печке?» — удивилась я, но вслух ничего не сказала.

Тем временем Эльза протянула свои длинные смуглые руки и быстрым движением фокусника распахнула створки печи.

Замирая от нахлынувшей радости, я сунула нос в печку.

Но… она была совершенно пуста.

Граненый шарик, осколок стеклышка, бусина и наконец… щенок — все это каруселью прокрутилось у меня перед глазами. Я почувствовала себя обманутой, жестоко и несправедливо, да еще кем — Эльзой, которую я так любила.

— Но там же ничего нет! — вскричала я дрожащим голосом.

Я услышала тихий, вкрадчивый смех Эльзы, и столько ласки было в этом тихом смехе, что во мне снова возликовала надежда.

— Закрой глаза, вот так, не подглядывай, — медленно, голосом феи из сказки проговорила, как пропела, Эльза и скороговоркой строго добавила: — Не то волшебства не будет.

Я мгновенно зажмурилась. Чтобы нечаянно не подглядеть, я так сжала веки, что глазам стало больно.

В моей мурашковой, шевелящейся, радужной темноте раздался осторожный скрип двери: я догадалась, что это Эльза вышла из комнаты.

Прошла минута, другая… Уже мне казалось, что минула целая вечность, а Эльза все не возвращалась.

В моем напряженном мозгу, усиленные темнотой, бились дневные звуки: тиканье часов, словно бой колокола, бормотание радио, крики ребят во дворе. Перед моими добросовестно зажмуренными глазами клубилась темнота, словно состоящая из множества шевелящихся змей.