Читать книгу "Победитель - Дэвид Бальдаччи"

Усмехнувшись, Бет бросила взгляд на блокнот, но Лу-Энн поспешно его захлопнула.

— Что ж, мисс Лу-Энн Тайлер, когда сорвете большой куш, не забудьте нас, маленьких людишек.

И, фыркнув, Бет отправилась разносить заказы посетителям.

Лу-Энн грустно улыбнулась.

— Не забуду, Бет, — тихо промолвила она. — Клянусь!

Глава 7

Было восемь часов утра. Лу-Энн вышла из автобуса, неся в переноске Лизу. Это была не та остановка, на которой она выходила обычно, но до фургона отсюда можно было дойти за полчаса, что не составляло для нее никакого труда. Дождь ушел, оставив после себя ослепительно-голубое небо и сочную зелень на земле. Стайки птиц воспевали хвалу смене времен года и уходу нудной зимы. Шагая под лучами утреннего солнца, Лу-Энн повсюду вокруг видела молодую поросль. Ей нравилось это время суток — спокойное, умиротворенное, вселяющее надежды.

Она устремила взгляд на бескрайние поля и луга, и ей стало грустно. Женщина медленно прошла под аркой мимо облупившейся вывески, обозначающей вход на кладбище «Райские лужайки». Длинные, тренированные ноги автоматически привели ее к секции 14, участку 21, могиле 6, расположенной на небольшом холме в тени матерого кизила, готового вскоре показать свои цветы. Поставив переноску на каменную скамью у могилы матери, Лу-Энн достала Лизу и, опустившись на корточки в сырую от росы траву, смахнула с бронзового надгробия ветки и опавшую листву. Ее мать Джой прожила совсем недолго — всего тридцать семь лет. Лу-Энн знала, что для Джой Тайлер это был краткий миг — и в то же время вечность. Годы, прожитые вместе с Бенни, были очень тяжелыми, и, как теперь точно знала Лу-Энн, они ускорили уход матери из жизни.

— Вспомнила? Лиза, здесь лежит твоя бабушка. Мы ее не навещали, потому что погода была ужасная. Но теперь пришла весна, и мы снова пришли к ней. — Подняв малышку, Лу-Энн указала на просевшую землю. — Вот здесь. Сейчас она спит, но всякий раз, когда мы приходим, она как бы просыпается. Разговаривать с нами бабушка не может, но если крепко зажмуриться, как птенчик, и очень-очень прислушаться, можно ее услышать. Бабушка даст знать, что она думает о том или о сем.

Сказав это, Лу-Энн уселась на скамейке, взяв на колени малышку, надежно укутанную в одеяло для защиты от утренней прохлады. Лиза все еще не очнулась от сна; обычно ей требовалось какое-то время, чтобы полностью проснуться, но уж зато потом она будет без отдыха двигаться и говорить в течение нескольких часов. На кладбище никого не было, кроме рабочего, подстригавшего траву газонокосилкой. Звуки ее мотора сюда не долетали, да и машин на шоссе было очень мало. Тишина вселяла умиротворенность, и Лу-Энн крепко зажмурилась, как птенчик, и очень-очень прислушалась.

Еще на работе она решила позвонить Джексону, как только у нее закончится смена. Ей было сказано звонить в любое время, и Лу-Энн рассудила, что он ответит после первого же звонка, в какое бы время она ему ни позвонила. Казалось, ответить «да» будет проще простого. И это правильное решение. Настал ее черед. После двадцати лет, полных горя, разочарования и отчаяния, обладающего, казалось, бесконечной растяжимостью, боги улыбнулись ей. Из многих миллионов лототрон выбрал ее, Лу-Энн Тайлер. Такое больше никогда не повторится, в этом она была абсолютно уверена. Еще Лу-Энн не сомневалась, что те другие, о которых она читала в газетах, также сделали этот телефонный звонок. И она не нашла в газетах ничего о том, что с ними случились какие-либо неприятности. Подобная новость сразу же разнеслась бы повсюду, особенно в той бедной среде, в которой вращалась Лу-Энн, где все играли в лотерею, отчаянно стремясь избавиться от горькой безысходности нищеты. Однако в какой-то момент между тем, как она ушла из кафе и села в автобус, где-то в глубине ее души раздался голос, потребовавший не хватать телефон, а попросить совета у кого-нибудь постороннего. Лу-Энн часто приходила на кладбище, поговорить, положить на могилу сорванные в поле цветы, полить водой место последнего успокоения матери. В прошлом ей часто казалось, что она действительно общается с матерью. Никаких голосов Лу-Энн никогда не слышала; все было на уровне ощущений, чувств. Здесь ее порой захлестывала эйфория или, наоборот, глубокая печаль, и в конце концов Лу-Энн списала все на то, что это мать обращается к ней, направляя свои соображения касательно проблем, имеющих отношение к своей дочери, в ее тело и рассудок. Женщина понимала, что врачи, скорее всего, сочли бы ее сумасшедшей, однако это нисколько не отражалось на том, как она относилась к своим чувствам.

И вот сейчас она надеялась услышать какой-то голос, который скажет ей, как поступить. Мать воспитала ее правильно, и Лу-Энн никогда не лгала до тех пор, пока не стала жить с Дуэйном. А потом ложь, казалось, стала появляться сама собой, став неотъемлемой частью борьбы за существование. Но она, насколько ей было известно, в жизни своей ничего не украла, не сделала ничего по-настоящему плохого. Лу-Энн годами сохраняла свое достоинство и самоуважение, невзирая на невзгоды, и от сознания этого ей было хорошо. Оно помогало ей вставать навстречу изнурительным тягостям нового дня, начисто лишенного надежды на то, что следующий день станет хоть чуточку другим, хоть чуточку лучше.

Однако сегодня не происходило ровным счетом ничего. Тарахтящая газонокосилка приближалась, движение по шоссе стало более плотным. Лу-Энн открыла глаза и вздохнула. Что-то было не так. По-видимому, сегодня — именно сегодня — мать будет недоступна. Встав, Лу-Энн уже собралась уходить, когда ее захлестнуло чувство, не похожее на все, что она испытывала прежде. Ее взгляд помимо воли устремился в другую часть кладбища, на другой участок, расположенный ярдах в пятистах. Что-то неудержимо потянуло Лу-Энн туда, и она сразу же поняла, что это такое. Ноги сами повели ее по узкой петляющей дорожке, вымощенной асфальтом. Широко раскрыв глаза, она крепче прижала Лизу к груди, словно в противном случае малышку выхватила бы у нее какая-то невидимая сила, неудержимо влекущая ее в свой эпицентр. Лу-Энн показалось, что по мере того, как она приближается к месту, небо окутывается зловещим мраком. Шум газонокосилки затих, машины больше не ездили по шоссе. Единственным звуком остался свист ветра над травой, среди изъеденных непогодой обителей мертвых.

С волосами, растрепанными ветром, Лу-Энн наконец остановилась и опустила взгляд. Бронзовое надгробие было выполнено в том же стиле, что и надгробие матери, и фамилия была та же самая: Бенджамин Герберт Тайлер. Лу-Энн не была здесь после смерти отца. Во время его похорон она крепко сжимала руку матери; обе они не испытывали ни капли скорби, однако вынуждены были изображать подобающие чувства перед многочисленными друзьями и родственниками покойного. Странно устроен наш мир: Бенни Тайлер пользовался бесконечной любовью практических всех, кроме своей собственной семьи, потому что был щедрым и любезным со всеми, кроме семьи. Увидев полное имя отца, высеченное на металле, Лу-Энн почувствовала, как у нее перехватило дыхание. Казалось, эти буквы были выведены на табличке, висящей на двери кабинета, и ей предстояло встретиться с самим обладателем этого имени. Лу-Энн непроизвольно попятилась от прямоугольника просевшей земли, стремясь бежать от грубых слов, казалось, проникавших все глубже в сердце с каждым шагом, приближавшим ее к останкам отца. Но тут ее захлестнуло то самое мощное чувство, которое она тщетно ждала у могилы матери. Подумать только, где это произошло! Лу-Энн буквально увидела прозрачную вуаль, витающую над отцовским надгробием подобно паутине, гонимой ветром. Женщина развернулась и бросилась бежать. Даже с Лизой на руках, она выдала такой спринт, что многие олимпийские чемпионы ощетинились бы от зависти. Не замедляясь, прижимая малышку к груди, Лу-Энн на бегу подхватила переноску и выскочила из ворот кладбища. Она не зажмуривалась, как птенчик. И даже не особо прислушивалась. Однако голос Бенни Тайлера поднялся из непостижимых глубин и безжалостно проник в нежные слуховые каналы его единственной дочери.