Читать книгу "Поколение Х - Дуглас Коупленд"

И пообещал себе, что как только займет свое место в этом мире (не обварившись насмерть в его многочисленных фонтанах кипящего парфюма и не изувечившись под бесчисленными фурами с изображениями злющих мультипликационных куриц на бортах, которые ездят по улицам города), то построит самую высокую башню. Эта серебряная башня будет служить маяком для всех путников, прибывающих в город с опозданием, как и он. А наверху будет терраса с баром. В этом баре, мечтал Эдвард, он будет делать три вещи: готовить коктейли с томатным соком и ломтиками лимона, исполнять джаз на пианино, оклеенном цинковыми пластинами и фотографиями забытых поп-звезд, а в маленьком розовом ларьке в глубине, возле туалетов, будет продавать (среди прочего) географические карты.

Проникновение в гиперпространство

– Энди, – Дег тычет в меня жирной куриной костью, возвращая к действительности. – Не сиди молчком. Твоя очередь рассказывать, и сделай одолжение, дружище, – выдай дозу с высоким содержанием знаменитостей.

– Развлеки нас, милый, – добавляет Клэр. – Что-то ты совсем отключился.

Оцепенение – так можно охарактеризовать состояние, в котором я нахожусь, сидя на рассыпающемся, сифилитичном, прокаженном ни-разу-не-изведавшем колесных шин асфальте на углу Хлопковой и Сапфировой, обдумывая про себя истории и растирая пальцами пахучие веточки шалфея.

– Мой брат Тайлер однажды ехал в лифте вместе с Дэвидом Боуи, – начинаю я.

– Сколько этажей?

– Не знаю. Я только помню, – Тайлер не нашелся, что сказать. И не сказал ничего.

– Я обнаружила, – говорит Клэр, – что, если тебе нечего сказать в присутствии знаменитости, всегда можно вставить: «О, мистер Знаменитость! У меня есть все ваши альбомы» – даже если он не музыкант.

– Смотрите, – произносит, поворачивая голову, Дег. – Сюда и впрямь кто-то едет.

– Черный седан марки «Бьюик» с кучей молодых японских туристов – редкость в Долине, посещаемой в основном канадцами и западными немцами, – спускается вниз по холму, первый автомобиль за весь пикник.

– Они, должно быть, по ошибке свернули с Вербеновой улицы. Спорим: они ищут цементных динозавров, тех, что наверху, у стоянки грузовиков «Кабазон», – замечает Дег.

– Энди, ты знаешь японский. Пойди поговори с ними, – произносит Клэр.

– Это преждевременно. Пусть сначала остановятся и спросят дорогу, – что они, разумеется, немедленно и делают.

СМИРЕНЧЕСТВО:

философия, которая примиряет человека с тем, что ему не суждено достичь высокого благосостояния. «Я не надеюсь сорвать куш или стать большой шишкой. Я хочу всего лишь найти свое счастье и, может, открыть небольшое придорожное кафе в Айдахо».

Я поднимаюсь и иду говорить с ними; стекло опускается, приведенное в действие электроникой. Внутри седана две пары, примерно моего возраста, в безукоризненных (можно сказать, стерильных, как если б они въезжали в зону химического отравления) по-летнему непринужденных нарядах и со сдержанными «пожалуйста-не-убивайте-меня» улыбками, заимствованными японскими туристами в Северной Америке несколько лет назад. Выражение их лиц тут же заставляет меня занять оборонительную позицию: их убежденность в моей готовности к насилию меня просто бесит. Одному богу известно, что они думают о нашем разношерстном квинтете и кондовой машине, замызганной, как треснувшие тарелки остатками пищи. Живая реклама из жизни ковбоев.

Я говорю по-английски (к чему разрушать их представление об американской пустыне) и из последующей судорожной смеси мимики и жестов «они-ехали-туда» выясняю, что японцы и в самом деле желают полюбоваться на динозавров. И вскоре, получив мои указания, они исчезают в облаке пыли и придорожного мусора; через заднее боковое стекло автомобиля просовывается фотоаппарат. Палец руки, держащей фотокамеру вверх ногами, отщелкивает кадр, и в этот момент Дег кричит:

– Смотрите! Нас снимают! Втяните щеки! Быстро! Чтобы скулы выпирали!

Потом, когда машина пропадает из виду, Дег накидывается на меня:

– Какого черта, позволь тебя спросить, ты строил из себя невежду?

– Эндрю, у тебя отличный японский, – добавляет Клэр. – Ты мог бы доставить им удовольствие.

– Этого не потребовалось, – отвечаю я, вспоминая, какой это был для меня облом, когда в Японии люди пытались говорить со мной по-английски. – Но в результате в моей голове родилась сказочка, которую я мог бы рассказать сегодня на ночь.

– Умоляю, расскажи.

И вот, когда мои друзья, лоснящиеся от кокосового масла, безмятежно расположились, впитывая солнечный жар, я начинаю повествование:

– Несколько лет назад я работал в Японии, в редакции одного подросткового журнала, который реализовывал полугодичную программу студенческого обмена, и однажды со мной произошла странная вещь.

– Погоди, – прерывает Дег. – История подлинная?

– Да.

– Хорошо.

– Было утро пятницы, и я, в чьи обязанности входило готовить зарубежные фотоматериалы, разговаривал по телефону с Лондоном. Нужно было срочно достать фотографии «Депеш мод», которые побывали там на какой-то выставке, – на том конце слышался жуткий еврогалдеж. Я приклеился ухом к трубке, а другое ухо закрыл рукой, пытаясь отгородиться от шума в офисе – безумного казино соратников Зигги Стардаста, где каждый взвинчивал себя десятидолларовыми чашечками токийского кофе, которые нам поставляли из магазина.

Помню, что творилось в моей голове: меньше всего я думал о работе – я размышлял о том, что у каждого города – свой запах. Мысль эту заронили запахи токийских улиц – лапши в мясном бульоне и слабого зловония сточных вод; шоколада и выхлопных газов. И я думал о запахах Милана – аромате корицы, роз и вони дизельного топлива; о запахе Ванкувера с его жареной по-китайски свининой, соленой водой и кедрами. Я с тоской вспоминал Портленд, стараясь оживить в памяти запах его деревьев, ржавчины и болот, когда гам в офисе внезапно стал затихать.

В комнату вошел крошечный пожилой человек в костюме от «Балмейн». Кожа на его лице была морщиниста, как кожура сморщенного яблока, но только темного торфяного цвета, и блестела, словно старая бейсбольная перчатка или Тень-отца-Гамлета. Он был в бейсбольной кепке и непринужденно болтал с моим начальством.

Мисс Уэно, моя упадешь-не-встанешь клевая координаторша из отдела моды, сидящая за соседним столом (волосы а-ля мультяшный Олив Оул; рубашка венецианского гондольера; шаровары гаремной красавицы и сапожки «Вива Лас-Вегас»), она была похожа на смущенного ребенка, перед которым в снежную зимнюю ночь вдруг предстал в дверях вусмерть пьяный, медвежьих габаритов дядя. Я спросил мисс Уэно, кто этот мужик, и она ответила: мистер Такамити, «катё», Великий Папа компании, американофил, известный своим хвастовством о блистательной игре в гольф («Каков был счет!») в парижских борделях и о том, как он отрывался в тасманийских игорных домах в компании лос-анджелесских блондинок.