Читать книгу "Джон Леннон - Альберт Голдман"

Влияние дислексии особенно явственно заметно в его текстах. И если Джон решил стать рок-музыкантом после того, как в пятнадцать лет впервые услышал песню «Heartbreak Hotel»10 в исполнении Элвиса Пресли, то стихотворение «Джебберуоки» из сборника «Зазеркалье» надоумило Леннона обратиться к юмору и сюрреализму, которыми так насыщены его песни. «Слова-вешалки» Льюиса Кэрролла, полученные путем слияния воедино двух близких по значению слов, неизменно восхищали его. Овладение именно этим приемом привело впоследствии к одному из самых знаменитых диалогов с журналистами, когда на вопрос: «А вы Моды или Рокеры?», Джон ответил: "Ни то, ни другое, мы – мокеры11". Используя все тот же принцип «вешалки», он написал «At the Dennis»12, вошедшую в книгу «In His Own Write»13, перефразируя слово в слово урок из «Англо-итальянского разговорника» профессора Карло Бароне.

С этой точки зрения песню «I An the Walrus»14 можно считать самой блестящей художественной удачей, поскольку синтез игры слов и нот, достигнутый автором, вызывает то же колдовское очарование, которое так восхитило его в «Джебберуоки».

Помимо дислексии, Джон страдал близорукостью и астигматизмом. Несмотря на то, что в детстве эти легко устранимые недостатки не создавали для него более серьезных проблем, чем разбитые время от времени очки, маниакальная сосредоточенность на них Джона превратила проблему с глазами в идею-фикс, оказавшую глубокое разрушительное влияние на всю его будущую жизнь. То, что у мальчика плохое зрение, обнаружилось только в одиннадцать лет. Несмотря на это, после прохождения курса лечения первобытным криком он утверждал, что стал неважно видеть именно в тот период, когда расстались его родители. «Я все перенес на глаза, чтобы не видеть, что происходит». В действительности, все Ленноны отличались плохим зрением, как и длинным носом. Трудности Джона начались тогда, когда он отказался «обезобразить» себя очками. А без них он плохо видел. Мир представлялся ему мутным и расплывчатым. В кино он просил приятелей объяснять, что происходит на экране. Чтобы не заблудиться на улице, ему приходилось переходить от одного указателя к другому. Как-то раз, катаясь на велосипеде, он на полном ходу врезался в стоявший автомобиль и избежал серьезных травм только благодаря тому, что перелетел через машину, совершив настоящий акробатический прыжок. Но самое главное заключалось в том, что слепота, на которую Джон обрек себя сам, имела серьезнейшие последствия для его умственного и чувственного развития.

Отчетливо Джон видел только то, что находилось у него под носом. (Именно по этой причине он всегда слегка приподнимал голову, а вовсе не для того, чтобы выразить свое презрение к окружающим, как можно было подумать.) Тогда же у него появилась привычка обособляться от мира и заниматься самоанализом. Но это было еще не все: умственное зрение напрямую зависит от зрения глазного. Сочиняя, Леннон работал наподобие лаборанта перед микроскопом, собирая воедино словесные и музыкальные частицы. Он использовал примитивные элементы, одно– или двухнотное песнопение, какой-нибудь гул, неясный мотив, оперируя настолько же ограниченным слухом, насколько ограниченным было его зрение. Когда много позднее продюсер Джордж Мартин дал ему послушать «Дафниса и Хлою»15, он был не в состоянии уловить музыку, находя мелодии «слишком длинными». Так что нет ничего удивительного в том, что самой проникновенной мелодией его песен стала тема размером в терцию английской считалочки «Три слепых мышонка», из которой получились и «АН You Need Is Love», и «Instant Karma», и «My Mummy's Dead»16. Даже на своем автоответчике Джон использовал ту же мелодию.

Чувство неловкости, которое испытывал Джон при общении с окружающими, подталкивало его к стремлению контролировать ситуацию, изображая «ученую блоху». Но такая тактика приводила к еще большей изоляции, образовывая между ним и остальным миром подобие оркестровой ямы, через которую актер обращается к зрительному залу. Чтобы найти контакт с ровесниками, он попытался навести страх на всю округу, но подобное поведение стоило ему отчисления из детского сада. Когда позднее, в августе 1946 года, Мими записала Джона в начальную школу, во избежание неприятностей она поставила условие, что будет ежедневно провожать племянника до школы и встречать после занятий. Однако Джон так категорически возражал, что тетка была вынуждена отступить. В школе Джон быстро снискал себе самую дурную репутацию. "Мы все немного побаивались его, – вспоминает одна из одноклассниц Джона. – Наши матери постоянно косились на него, как бы говоря нам: «Держись подальше от этого мальчишки!»

Кстати, первая дружба Джона завязалась именно в драке. Однажды, когда светловолосый восьмилетний Пит Шотгон проходил через пустырь, расположенный возле школы, спрятавшийся Джон выскочил к нему и пригрозил отдубасить, если тот не пообещает никогда больше не называть Джона обидным прозвищем «Винни», которое приводило его в бешенство. Пит принял вызов, и мальчишки бросились друг на друга. Джон, будучи на год старше, взял верх и вырвал у противника требуемое обещание. Но стоило ему отпустить Пита, как тот отбежал подальше и тут же принялся кричать: «Винни! Винни! Винни!»

«Ну, Шоттон, ты мне за это заплатишь!» – бросил Джон с перекошенным от злости лицом и погрозил кулаком.

«А ты, Леннон, сначала меня поймай!» – прокричал в ответ Пит.

Какое-то время мальчишки стояли, меряя друг друга взглядами, пока Пит не заметил, что выражение лица противника стало меняться. «Его лицо, – вспоминает Пит, – постепенно растянулось в широченную улыбку». С этого дня они стали неразлучными друзьями.

Тесные отношения Джона с Питом положили начало его сближению с другими детьми. «Никогда больше я не встречал такой сильной личности, такого индивидуализма, – скажет позже Пит. – И тем не менее он постоянно нуждался в союзнике». И даже не в одном. «Меня неизменно окружали три, четыре или пять приятелей, которые одновременно оказывали мне поддержку и подчинялись мне. А я всегда был вожаком», – вспоминал Джон. Он формировался как личность в среде молодежных группировок, которые в некотором роде можно считать прототипом «Битлз». Этот феномен относится к целому культурному слою – молодежной среде Ливерпуля, где в конце пятидесятых противоборствующие уличные банды постепенно превратились в агрессивные музыкальные ансамбли. Важнейшей чертой ленноновских банд было то, что они являлись как бы продолжением его собственной личности. Леннон уделял большое внимание идеологической обработке единомышленников. Подобно ему, они должны были отрицать любые традиционные формы власти. «Родители – это не Господь Бог, – объяснял он им. – Посмотрите на меня: я вообще не живу со своими родителями».